Лев Лурье - Ленинградский фронт

Перед ноябрьскими праздниками нас всех выгнали из подвала на площадь у дворца, выстроили в каре, заставили поставить перед собой вещи. Немцы подходили к нашим вещам и копались. А что могло быть у беженцев? У нашей семьи взяли пиленый сахар. Мы еще не голодали, не знали, что это такое. Когда немецкий солдат взял кусочки сахара, я, конечно, была сражена.

На следующий день нас под конвоем повели пешком в Гатчину по старой Красносельской дороге, впереди колонны — двое военных и один сзади. Привели в лагерь на улице Хохлова, загнали туда, даже не переписывали никого. Потом нашу семью перебросили на территорию «Заготзерна». Там поместилась воинская немецкая часть, а мать должна была обслуживать немцев. Место было полузакрытое. Русских туда практически не пускали. Мать заставляли мыть полы, стирать эти сраные подштанники немецкие. Носки штопать. А нас с братом заставляли набирать из колодца по 30 бадеек воды и таскать в конюшню. В саму конюшню нас не пускали. Там у них были лошади, а мы считались вспомогательной силой по обслуживанию этих лошадей. Таскали им сено.

Из еды немцы нам ничего не давали, ни кусочка хлеба. Голодали мы страшно. Первым спасением стали поля петрушки за конторой «Заготзерна». Когда сошел снег, все население рванулось выкапывать эту петрушку. Ходила и я. Варили ее чанами и ели. Потом стали собирать лебеду, крапиву.

Одним из новых учреждений, созданных в Гатчине немцами, был детский дом. Очень странно, что он находился при военном госпитале. В нем часто умирали дети. Только за 1942 год — 250 человек. Как впоследствии оказалось, у детей забирали кровь для раненых немецких солдат.

Немецкие колонизаторы действовали рационально и планомерно. Русские «недочеловеки» должны были в большинстве исчезнуть, а оставшиеся — приучиться служить третьему рейху. Но прежде всего, следовало очистить территорию от элементов опасных и просто бесполезных.

В крупнейшей психиатрической больнице имени Кащенко немцы решили расположить госпиталь. Более тысячи больных выгнали на улицу. Но они никуда не ушли, остались на территории больницы, не понимая, что происходит и что их ожидает. Через неделю за больными приехали эсэсовцы из айнзатцгруппы «А» и объявили об эвакуации душевнобольных под Псков. Перед посадкой в грузовики каждому сделали укол фенола. В течение 10 минут в живых уже никого не осталось. И поехали они не под Псков, а в деревню Ручьи. В ближайший противотанковый ров.

Штаб-квартира айнзатцгруппы «А» под командованием бригаденфюрера СС Шталкера располагалась в Гатчине. Именно она должна была осуществлять чистку Ленинграда. Но с Ленинградом не получилось, и чистки происходили в его пригородах. Расстреливали политруков, партизан, евреев, цыган, инвалидов и просто заложников.

В Пушкине расстрелы евреев проводились прямо в Александровском парке: у Большого каприза, на Розовом поле; в Лицейскому саду; в Баболовском парке. Казнили всех, от младенцев до стариков.

ВОСПОМИНАНИЯ:

Дадоченко Антонина

Въехали сначала мотоциклисты немецкие, никого из населения не тронули, развернулись и уехали. Потом появились регулярные воинские части. Мы тогда находились в блиндажах у Царскосельского вокзала. Пришел немецкий офицер и сказал на плохом русском языке: «Линия фронта, уходите». Мы спросили: «Куда?» Он ответил: «Идите в Пушкин». Мы всей деревней пошли в город. Пушкин был пустой: ни немцев, ни русских, — никого. Все горожане прятались, кто где мог. Мы поселились в Лицее. Там был подвал с трехметровыми стенами, разделенный на отсеки. Каждая семья занимала такой отсек. В двух отсеках от нас находилась семья евреев Литмановичей: бабушка лет 90, муж с женой и двое детей, один — грудной, завернутый в пеленочки.

Бои шли, мы слышали стрельбу, но немцев пока не видели. Со стороны Александровского парка в Лицей пришли 10 русских военных, все молодые парни, лет до 20. Они себя называли последним заградительным отрядом. Они организовали заслон и стали держать оборону. Но продержались недолго, потому что немцы обошли Екатерининский дворец с другой стороны и зашли этим солдатам в тыл. Все 10 человек погибли. Некоторые из них пытались через бруствер уйти, но были убиты у входа в Александровский парк. Двое лежали на брустверах. Сам командир лежал в яме у входа в Лицейский сад. Мы всех их потом собирали и хоронили, уже при немцах.

Немцы нас проверяли каждый день в этих подвалах. Входили по двое, по трое, проходили в середине и глядели. А потом уходили. Через некоторое время в Пушкине заговорили, что евреев будут расстреливать. Молодой человек Литманович очень забеспокоился, стал нервным, а его бабушка пришла в наш отсек. Мы там находились с братом маленьким. Они с мамой долго шептались. Потом эта бабушка принесла нам грудного ребенка, и он у нас сутки примерно находился. Его мама забирала, кормила и снова приносила. Вечером в подвале появился офицер с моноклем и стеком. С ним — двое сопровождающих. Нам объявили, что все должны построиться у своего отсека. Мы так и сделали. Офицер шел, возле некоторых останавливался, говорил «юда» и ударял стеком по плечу. Этих людей уводили. Литмановичей — и бабку, и молодую женщину, и ребенка, который ходил — вывели на улицу. Когда офицер дошел до нас, мы стояли — мать, брат и я. Он мимо меня прошел, мимо брата… Мать держала на руках ребенка. Завернутого. Одеяльце обычное, как у всех. Немец откинул одеяльце и говорит: «Юда». Двое подошли к моей матери, вырвали ребенка и передали на улицу. И так они обошли всех, кто находился под Лицеем. Я должна сказать, что была поражена, особенно в дальнейшем, когда жила в Гатчине, насколько немецкие офицеры были натасканы на «юда». Это что-то уникальное, непередаваемое.

На улице тех, кого вывели, построили у Лицея и повели по дороге в Гатчину. Ребятня помчалась за ними, мы с братом тоже. Немцы нас отогнали.

Всех евреев расстреляли на Черных болотах. Как мы узнали, что они расстреляны? Очень просто. На другой день рано утром забегал кто-то по отсекам и заговорил: «Идите, получайте вещи, кто хочет». Взрослого населения пошло туда мало, побежала в основном ребятня. Мы с братом пошли, не знаю, зачем. Из открытой двери выбрасывали вещи. Вдруг выкинули чепчик, который был на девочке, которую у нас забрали. Я запомнила эту сцену на всю жизнь. Его очень сильно бросили, он вылетел из дверей и так плыл, плыл по воздуху и упал на голову мальчика, который стоял предо мной. Белый кружевной чепчик, с розовыми ленточками. Что-то случилось со мной в тот момент, я повернулась и ушла. А уже женщины открыто говорили, что все евреи расстреляны.