В. Трифонов - Кронштадт-Таллин-Ленинград Война на Балтике в июле 1941 – августе 1942 гг.

Поужинали в 20 ч. и стали готовиться сниматься с якоря. Капитан-лейтенант и мы, человек трое, поднялись на мостик. Капитан-лейтенант велел мне спросить разрешение у оперативного дежурного получить 50 т угля для следования в Т. Сердце у меня забилось сильнее. Первый раз такое важное поручение. Ведь очень давно не занимался по семафору, а туг надо писать в штаб базы. Однако я не растерялся и даже виду не подал, что забыл или не знаю. Беру в рулевой рубке пару паршивеньких флажков и влезаю на крышу будки левого крыла мостика. Даю вызов на «Марат», т.к. до самого штаба далеко и он меня не увидит. Капитан-лейтенант, видя, что я только махаю флажками, подсказывает, что бы я писал полностью имя «М», но чувствую, что вместо «М» пишу «Л». Мне никакого ответа. Поднялся на мостик капитан ледокола. Капитан- лейтенант, решает, что надо подойти поближе. Выбрали якорь и задним ходом подошли к «М» метров на 700 и застопорили машины. Я снова пишу. Наконец на «М» взвился сигнал: «Ясно вижу».

Я приступаю писать теперь сам, но «ясно вижу» несколько раз опускается до половины – «не понимаю!» Пишу снова и тот же ответ. Тогда я пишу от себя: «У нас нет сигнальщика, постарайтесь понять».

Смотрю, мне пишет один из сигнальщиков ответ: «Что вы пишете? Мы не можем разобрать». Не знаю, как это я сумел прочесть, и снова пишу объяснение на счет сигнальщика. Капитан- лейтенант, спрашивает, что мне ответили, а я ему говорю, что это мы между собой разговариваем!

Не знаю, чем бы все это кончилось, но тут подошел катер со штаба, и нам приказали перейти на Большой рейд и ждать выхода каравана. Мы должны идти непосредственно за БТЩ. Угля взять не разрешили, велели идти с тем запасом, что есть.

Мы развернулись и вышли мимо Кроншлота на Большой рейд и застопорили машины.

Итак, начало у меня неважное. Ну, если решил остаться на корабле, то нужно срочно все вспомнить и обучаться новому, а то спишут куда-нибудь. Капитан-лейтенант остался на мостике поджидать БТЩ, остался и я. Солнце уже зашло, и я пошел спустить флаг. Под спардеком сидели двое пожилых мужчин. Один маленький, худой, другой высокий и полный.

Первый, как оказалось потом, старпом, второй – стармех.

– Тэрэ! – обратился ко мне стармех.

– Что? – спросил я.

– Ну, здравствуйте, по-вашему, – повторил он.

– Здравствуйте!

– Вы что, сигналист?

– Да, сигнальщик.

– Ага, а то у нас не было сигнальщика.

Я пошел дальше, ругая себя, как мог забыть, что значит «тэрэ». Ведь это слово я запомнил первым делом по словарю. Просто растерялся.

Примерно около 22.30 мимо нас прошел на выход БТЩ и поморгал ратьером. Не поняв ничего, я все же сказал, что он передал: «Следовать за мной!» Мы дали ход. Быстро темнеет. Очевидно, сегодня новолуние. На мостике капитан-лейтенант, капитан, старпом, я, Жентычко с винтовкой и рулевой в будке. Меня немного клонит ко сну, но я решил притвориться здорово уставшим.

Впереди левее нас какой-то бурун идет параллельно нам, а по бортам видны силуэты катеров охраны «МО».

– Сигнальщик, что это за бурун? – спрашивает капитан- лейтенант.

– Наверно перископ подводной лодки, – отвечаю.

– Сам ты перископ. Это буй от трала!

Откуда же я мог это знать, если первый раз взял на себя такую большую обязанность, и ни где-нибудь, а на большом корабле, да еще в войну и первый раз выходя в большой поход.

БТЩ что-то часто пишет морзянкой ратьером, и капитан- лейтенант требует моего ответа. Я делаю вид, что читаю, не разбираю, даю в ответ какие-то знаки и наконец соображаю, что мы немного вылезли вправо от кильватерного следа БТЩ.

«Держать левее кильватера», – пишет БТЩ – докладываю я. Капитан приказывает держать левее. Через некоторое время снова мелькает красный ратьер: «…». Я не разберу, что это такое, но вижу, что головной берет лево руля, и я докладываю: «Головной повернул влево».

Наконец, чтобы от меня отвязались, делаю вид, что почти сплю и начинаю «клевать носом», и, когда меня Жентычко будит, я будто бы во сне бормочу: «Справа обходят, справа. Огонь по ним!». Это подействовало. Они решили, что я действительно недавно из боя, очень устал и мне надо дать отдохнуть.

На мостике беспрестанно находится старпом и 2-й штурман. Из наших – капитан-лейтенант и 2-е ребят. Я улегся тут же на мостике на банку.

Так начался первый день моей военно – морской службы и первый переход на настоящем, да еще на таком экзотическом по назначению и по составу команды судне.

До сих пор не перестаю удивляться: почему наш комендант – капитан-лейтенант Линич не списал меня в Таллине за явную непригодность к работе сигнальщиком? А, может быть, он и обращался в штаб базы, но ему отказали, т.к. моряков с кораблей требовала сухопутная оборона Таллина. Стало быть, Судьбе было угодно, чтобы именно 5 июля 1941 г. сбылась моя детская и юношеская мечта – я стал моряком-краснофлотцем. И, конечно, я был очень благодарен капитан-лейтенанту Линичу Владимиру Яковлевичу – душевному, справедливому командиру флота, моему первому командиру.

Как и когда возникло желание стать военным моряком и появилась любовь к морю, которого в детстве я еще и не видел?

Вспоминаю, чем занимались соседние по нашей Школьной улице мальчишки моего возраста после уроков, в выходные дни и в каникулы?

В 4-5 классах – периодические стычки с ребятами другого конца улицы, главным образом на некотором расстоянии – обстрел друг друга из рогаток мелкими камнями. Иногда я с двумя – тремя товарищами, почти одногодками, Шуркой Пульниковым, Димкой Рождественским и Вовкой Финогеновым, оказывался в осаде на крыше нашего дома за дымовыми трубами, а «противник» обстреливал нас из рогаток или просто бросал в нас камни, куски кирпича, от которых железная крыша гремела и стонала. Обычно выскакивала наша соседка по дому Тупицына Анна Игнатьевна, заслуженная учительница Звягинской школы. Наш «противник» немедленно снимал осаду дома, а мы быстро скатывались с крыши и скрывались у нас дома. До рукопашной дело доходило редко.

Позже мастерили «самопалы» из куска медной или латунной трубки с диаметром отверстия 5-8 мм, сплющивали и заворачивали один конец, пропиливали у загнутого конца небольшое запальное отверстие, укрепляли этот ствол проволокой к деревянной ручке – «пистолет» готов. В ствол обычно наскабливали серу со спичек, редко засыпали порох. Туго забивали бумажный пыж, затем засыпали дробь или 2-3 картечины по диаметру ствола и снова пыж. Над пропиленным отверстием укрепляли серную спичечную головку на обломке спички. Для выстрела по головке спички чиркали боком коробки с серой и – грохот выстрела. Из некоторых «самопалов» картечь с 2-3 метров пробивала досчатое ограждение террасы – доски толщиной 12 мм. Конечно, эта пальба не нравилась жильцам нашего дома, и приходилось уходить в лес.