В. Трифонов - Кронштадт-Таллин-Ленинград Война на Балтике в июле 1941 – августе 1942 гг.

В самом начале января на корабль из ЛФЭ прибыли человек 8 краснофлотцев и один мл. сержант Бондаренко Петр, который как- то скоро обратил на себя внимание не только армейской формой, но и поведением. Четверо краснофлотцев, в том числе Агафонов Сергей, Вересов и Гордеев были комендорами, хотя у нас на наших орудиях комендоров хватало, а старшина 1 статьи Румянцев – командир отделения пулеметчиков. В конце первой недели до нашего сведения довели приказ командира корабля о понижении в должности командира отделения машинистов Скорнякова в рядовые машинисты, за неоднократные жалобы на плохое питание и обвинение в этом нашего отдела снабжения и руководства корабля.

Числа 10-го приказом по кораблю наконец-то снят старший кок Яковлев «Жора» и посажен на 10 суток строгого ареста за хищение продуктов с камбуза для обмена на часы у рабочего завода, а затем переведен в БЧ-5. Был также отстранен от дежурств на камбузе Климкин. Старшим коком назначен Дроганчук, только прибывший на корабль, а коком – пожилой краснофлотец из запасников Николаев, из БЧ-5, который у нас с 25 августа.

Утром после чая все свободные собрались в кают-компании, где с 8.30 до 9.00 выступал старший политрук из штаба Отряда о партизанском движении. Сразу после его выступления кинофильм «Заключенные». Шел хорошо, быстро. Я смотрел эту картину первый раз. Да! Вот с кого надо брать пример! Из таких бандитов, как Костя-капитан, вредителей, закоренелых воров сделать людей не так просто. Сколько надо иметь наблюдательности, настойчивости, хладнокровия, чтобы «обработать» их. Вот это чекисты!

Во время перерыва командир нашей батареи лейтенант Кузнецов сказал мне, чтобы к 11.00 я был готов идти в политотдел ЛВМБ. Вчера сказал, что пойдем в 2 часа, а сегодня в – 11.

Наконец Кузнецов узнал, что туда нужно успеть к 14 часам, а пойдем тотчас после обеда. Быстро связал часть книг, которые поменьше, сунул в противогазную сумку и пошел узнать, нельзя ли забежать после политотдела домой к тетке?

Оказывается, нам с Манышиным дана одна командировочная до 18 часов. Дело дрянь. А, хотя, не очень. Если мы рано освободимся, то я могу отдать командировочную Манышину, а сам газану к тетке. Ну а в воротах завода как-нибудь проберусь. Это, думаю, не очень трудно. Кузнецов все бегает, торопит, чтобы скорее обедали и одевались, а то опоздаем. Но обеда все равно еще не дают, а одеться-то я всегда успею.

Сегодня воскресенье и сходить к тете было бы очень удобно. Может быть, даже дядю застану. Интересно, как они теперь живут?

Я уже две недели собираюсь сходить к ним, да все откладываю. Отпустит кап.-лейт. Линич или нет – не знаю. Что-то сомнительно. Хорошо бы уйти тогда, когда дежурный по низам будет кто-нибудь из наших. Но как далеко идти! Ведь это в противоположном конце города. Трамвай туда шел 50 минут, а пешком и при теперешних силах за сколько времени я туда доберусь? Часа два с половиной. Да, не особенно легко. А ждать, когда начнут ходить трамваи – это ждать у моря погоды. Когда восстановят линии, связь, а главное – когда будет ток? А деньги домой отсылать нужно. Ходили бы трамваи я бы часа за 3-4 успел бы съездить, а теперь и за 6 часов не успеешь.

В половине двенадцатого получили бачок. Сегодня обед лучше: на первое суп с самодельными ржаными галушками. Я насчитал их 35 штук! Столько мне первый раз попалось. Галушки, конечно, мелкие, как яйца трясогусок, которые мы находили на болоте дома. Но четыре столовые ложки их вышло. Говорят, что суп с мясом, но у нас никому не попалось ни кусочка. Но на поверхности супа кружки жира плавали. На второе – самодельная мучная кашица, довольно густая, пахнет рыбой, но ее тоже не видно. Кашицы полных четыре столовых ложки. Если бы таких порции три – было бы хорошо. На обед у меня остается граммов 100-150 хлеба, который я крошу в суп и потом съедаю с гущей и со вторым. Вообще, если бы давали по две порции первого и второго – мы были бы сыты.

Только успели пообедать, прибегает Кузнецов: «Одевайся скорее, тебя ждем. Где Манышин?» Я спросил, можно ли вынести книги? Ответил, что надо выписывать пропуск, а сейчас некогда этим делом заниматься. Ну, черт с ним! Отнес книги в кубрик и снял противогаз. Пошли. Время 12 часов. Кузнецов почти бежит, боится опоздать, я едва за ним поспеваю. Говорит, что придем не раньше, чем 40 минут второго, а я говорю, что минут десять второго.

Идем по проспекту Декабристов. Он мне, почему-то, в своем начале напомнил Таллин: неширокий, высокие красные дома, тишина.

Тишина. Народу хотя сегодня и много, но на улицах необычайно тихо. Не видно ни одного автобуса, троллейбуса, трамвая. Все трамвайные пути занесены снегом, провода местами порваны, покрыты инеем. Вдоль сада Трудящихся, как и в декабре, замерли и замерзли десятки троллейбусов. Часть из них покорежена снарядами. Мороз не менее 20°.

Политотдел помещается в уже знакомом мне месте. Вход с четвертого подъезда. Пришли ровно в 13.15. Прошли по знакомым мне коридорам, нашли нужную комнату, заняли очередь и уселись в уголке. Перед нами проходят вступающие в ряды ВКП(б).

Вскоре вызвали нас с Кузнецовым. Вошли. Большая комната, по стенам шкафы, в левом углу три койки, посредине стол для приема. В заднем углу – высокое бюро. За средним столом, на котором я первым делом заметил «Морской сборник» за сентябрь 1941 года, сидит батальонный комиссар – председатель партийной комиссии.

Посмотрел он мои дела, какие-то бумажки и спрашивает у Кузнецова: «Вы все-таки решили его исключить из комсомола?» «Да, комсомольское собрание и бюро постановили: исключить».

(Ну, никаких следов не осталось а памяти ни об этом собрании, ни о бюро. Начисто вылетели из головы. Но дневник – «вещдок», значит, было такое «мероприятие»).

«А вы знаете, за что вас исключают из комсомола?» – спрашивает он меня. «Нет, говорю, только догадываюсь». «Ну, так вот, возьмите все это, посмотрите и вот здесь напишите, что вы считаете неверным, а я пока другими займусь».

Взял я все бумаги и начал их рассматривать. Посмотрел выписку из протокола, в чем меня обвиняют и за что исключают. Там 5 пунктов:

1. За утерю винтовки. (Где и как я мог на корабле, а не в лесу, потерять винтовку – ума не приложу и вспомнить не могу).

2. За халатное отношение к своему заведованию.

3. За пререкания и критику командиров.

4. За получение 6-ти нарядов и трех суток ареста.

5. За отрицание своих проступков – исключить из рядов ВЛКСМ.

Я написал, что пункты 2, 3 и 4 отрицаю полностью. Просмотрел остальные бумаги – это мои характеристики от Попова (старшина батареи), Емельянова (секретарь комс, организации) и Быкова (был ком. батареи). Попов и Емельянов перечислили все 5 пунктов, которые были в протоколе, но ни одного фактического примера. Быков тоже подтверждает, что дал мне трое суток за ведение «нежелательного» дневника. Обрадовало, что нет характеристики моего командира орудия – Панова. Хотя он друг Попова, но, очевидно, отрицательную характеристику писать отказался.