Борис Полевой - С удостоверением Правды (Из блокнота военкора)

Потом, дописав, он аккуратно отодвигает в сторону стопку листов и поднимает на вас свои глаза, на первый взгляд кажущиеся бесцветными, но на поверку очень зоркие и даже, черт возьми, плутоватые.

Вот теперь вы можете спросить этого человека обо всем, что происходит здесь, на этом остром языке, занимаемом знаменитой панфиловской дивизией. И человек этот как-то сразу оживает от вашего вопроса, загорается, точно молодеет, и с жаром рассказывает вам о всем самом интересном, что произошло в этой дивизии, начиная от самой Москвы, о бойцах и командирах, об их биографиях, об их подвигах, даже об их привычках. Это редактор дивизионной газеты панфиловцев Павел Кузнецов.

В час, когда мы беседовали о нем в Ленинграде, этот неутомимый газетный скиталец где-то на Украине заканчивал серию ярких очерков о трудовых подвигах людей социалистической деревни, о героизме и пафосе мирного строительства. Он писал эти очерки с той же искренней бесхитростностью, с той подкупающей правдивостью, с какой, будучи военным корреспондентом «Правды», писал о делах и днях бойцов своего фронта.

…Где-то за Вислой наши части захватили крошечный кусочек земли в несколько сот метров и, зацепившись за него, держатся со стойкостью истых советских воинов, день и ночь обстреливаемые с земли и с воздуха. Пищу и боеприпасы им подвозят ночью на рыбачьих лодках и резиновых понтонных шлюпках. Но все мы понимаем, как дороги для победы эти первые завислянские болотные метры, захваченные возле старого городка Сандомира. Это желудь, из которого потом вырастет роскошный дуб победы в Верхней, Средней и Нижней Силезии. И все мы — военные журналисты — горим мечтой побывать на этом дьявольском пятачке, чтобы получить право написать первую корреспонденцию с места, откуда, возможно, будет начат прыжок в Германию. И вот в туманный день мы, спрятав за дамбы свои вездеходики и заворотив полы шинелей, бежим по заросшей тальником пойме к реке. В этот туманный день знакомый офицер обещал перебросить нас на пятачок на понтонной лодке.

У берега залезаем в земляные щели и, стоя по колено в воде, ждем, когда подойдет с того берега резиновая лодка. Она уже темным пятном вырисовывается в затянувшем реку тумане. Слышен плеск весел. Но в этот момент на переправу пикируют воздушные хищники. Мелкие бомбы с воем летят вниз. Стеклянные обелиски, пробив туман, взвивается над рекой. И все мы волнуемся — доплывет лодка или нет, и каждый, осторожно выглядывая из своей щели, мысленно торопит гребцов: скорее, скорее, скорее! Лодка доплыла. Несколько военных выскочили на берег, бегут к укрытиям. В нашу щель спрыгивает высокий синеглазый майор. Он тяжело дышит. Вся гимнастерка, руки, лицо — в глине. Над карманом лучится Золотая Звезда.

— Ух, и жара ж там, ребята, — говорит он, показывая на тот берег. — Но чертовски интересно. Дерутся как львы, эх, что там львы, как настоящие советские солдаты дерутся. Кругом все истыкано снарядами и почему-то много ромашек. Ромашки и кровь — белое и красное — цвет польского флага, как сказала мне там одна полька.

Этот майор — Сергей Борзенко. Он опередил всех нас и первым из журналистов побывал за Вислой.

…И еще мне вспомнились одни зимние фронтовые сутки. Просторная капитальная землянка, только что отбитая у противника. Она, как сказочный терем-теремок, набита разным военным людом. Я вповалку с другими лежу на самом кончике верхних нар. Лежать приходится боком, так как места мало. Внизу люди сидят на полу у стен, толпятся в дверях. По ходу подходят все новые и новые, загоняемые под землю лютым январским холодом и непрерывным обстрелом.

Землянка передо мной как на ладони. В дальнем углу виден поставленный на попа ящик из-под мин, на ящике коптят две картонные плошки. Стопка бумаги. Высокий седой человек с молодым лицом и озорными глазами, согнувшись в три погибели, что-то быстро пишет размашистым почерком в блокноте, пишет, с маху отрывает листки и прячет их в карман. Он весь увлечен этим делом и, кажется, не замечает ни тесноты, ни шума, ни даже толпящихся возле людей. Я засыпаю и просыпаюсь. Люди в землянке переменились, а высокий человек с серебряной головой все еще пишет, вырывает листки, прячет их в карман, бормочет, жестикулирует.

В это время откуда-то снаружи слышатся торопливые шаги, крик «воздух!», потом пронзительный свист и новый крик «ложись!». Глухой гром сотрясает землянку до основания. Человек на миг оторвался от бумаги, смотрит кругом удивленными, ничего не понимающими глазами. Досадливо морщится и принимается писать. И снова гром, теперь уже страшный, оглушительный. С потолка сыплются куски глины. Слышатся вопросы: куда ранило? Тяжелый стон. Человек в углу поднялся было с места, но сейчас же уселся снова и продолжает писать. Черные от тяжелого зимнего загара бойцы, толпящиеся вокруг, смотрят на него с удивлением и хорошим солдатским уважением. Это Александр Александрович Фадеев писал корреспонденцию в «Правду» о городе Великие Луки, где тогда бушевал бой…

…Долго перебирали мы с Яшей Рюмкиным имена тех, кто печатался под рубрикой «От военного корреспондента «Правды».

Фронтовую закалку, «военную косточку» можно узнать по стилю работы, хотя давно уже никто не пишет под рубрикой «От нашего военного…». Да, есть о чем поразмыслить, когда вот так, в тихий морозный вечер, «о боях-пожарищах, о друзьях-товарищах где-нибудь, когда-нибудь мы будем вспоминать».

Мне хочется рассказать о двух наиболее запомнившихся заданиях «Правды», выполненных мною в дни Великой Отечественной войны.

Первое из них относится к ноябрю 1941 года. Я только что получил удостоверение специального военного корреспондента, потрепанную «эмку», наскоро выкрашенную в правдистском гараже в какой-то невероятно ядовито-зеленый цвет, кучу добрых напутствий от начальника военного отдела полковника И. Г. Лазарева и новых редакционных друзей и прибыл на Калининский фронт. Прибыл с естественным для начинающего правдиста желанием сейчас же, немедленно показать себя на работе.

В душе я еще оставался провинциалом, и красненькая книжечка — мандат «Правды», хранившаяся в кармане гимнастерки, казалось, все время излучала тепло.

Не дав себе труда переодеться в военное, я с решительностью неопытности заявил о желании выехать на самый горячий участок только что организованного фронта. В оперативном отделе к этому отнеслись иронически. Но красная книжечка правдиста действовала, и поэтому мне хотя и не особенно охотно, все же сказали, что самый интересный участок — это отрезок Ленинградского шоссе под Калинином у так называемого Горбатого моста — виадука, переброшенного через полотно Октябрьской железной дороги. Сказали, что там единственная находящаяся в составе фронта танковая бригада в неравном бою отбивает атаки мощной вражеской бронетанковой группировки, ставящей целью овладеть Ленинградским шоссе.