Серафим Сабуров - Всегда солдат

Помня горькую неудачу на переезде у Кегичевки, я спросил:

- А на переезде дежурят полицаи?

- Бывает, - ответил возница и оглянулся. - Пока доберемся, совсем стемнеет. А темноту эта погань не очень любит.

Старик довез нас до села Казацкого. Здесь, у него в хате, мы и заночевали. Утром направились к селу Хижки, расположенному на берегу Сейма.

Решили переплывать реку в одежде. На том берегу чернел густой лес. [105]

- Заберемся подальше в чащу, - сказал Рощин, - разведем костер и обсушимся. Там, за Сеймом, начинается партизанский край. Скоро у своих будем.

- Я тебе дам у своих! - раздался сзади грубый окрик. - А ну подымай руки, сволочь недобитая!

У кустов, метрах в десяти от нас, стояли двое полицаев. Дула автоматов глядели нам в грудь. Мелькнула мысль: сломя голову броситься вперед к реке, но и тут путь был отрезан - его преградил третий полицай. Мы медленно подняли руки.

- Обыщи их, Мыкола, - приказал один из полицаев.

Микола, низкорослый крепыш, переваливаясь, точно утка, на коротких ногах, подошел к нам и запустил сразу обе руки в карманы Рощина.

- Осторожно, там граната, - пошутил Михаил.

Микола мгновенно отскочил, точно на него плеснули кипятком, и схватился за автомат.

- А ну вынь гранату! - крикнул старший.

Рощин вывернул пустые карманы. Третий полицай засмеялся. Микола побагровел, матюгнулся, подскочил к Рощину и закатил ему оплеуху.

- Вяжи их, - приказал старший.

- Сымай ремень! - гаркнул Микола.

Рощин вытащил из брюк ремень и отдал его полицаю. Тот вывернул Михаилу руки за спину и крепко стянул их в кистях ремнем.

- А этого чем вязать будем? - спросил Микола.

- Этого так поведем, не убежит, - ответил старший и скомандовал: - Шагом марш!

На краю села Хижки нам повстречался высокий, сутулый старик. Тонкий с небольшой горбинкой нос, длинные сморщенные пальцы, холодные злые глаза. Что-то в его облике было от одряхлевшего пернатого хищника.

Увидев нас, старик остановился посередине дороги и заложил руки за спину.

- Пан староста, - заговорил старший полицай, - двое советских разведчиков пойманы при попытке переплыть Сейм.

Разведчики? Я удивленно посмотрел на Рощина.

- Для них все мы - разведчики, - шепнул Михаил. [106]

- Долго вас, голубчиков, ждали, - с ехидцей промолвил староста, показав желтые от никотина зубы. - Совсем заждались. Уж всякую надежду потеряли. А вы тут как тут, легки на помине. Только что о вас вспоминал.

- Зато мы тебя, старого хрыча, вспоминать не станем, - пробурчал Михаил.

- Что ты сказал? - вкрадчиво спросил староста. - А ну повтори, голубчик. Не хочешь? Послушай, Петро, будет он нас вспоминать или как?

Старший полицай осклабился:

- Постараемся, пан староста!

- Обыскали их хорошо?

- Ничего, кроме махры да спичек, не нашли.

- Значит, выполнили голубчики свое дело, - сделал вывод староста. - Гоните их в сельуправу.

Втолкнули нас в темный подвал, помещавшийся под зданием сельской управы. Свет пробивался сюда только через щель в дверях. Окошек не было.

- Настоящая гроб-могила, - отметил Михаил.

Я не отозвался Рощину. Мысли были заняты другим: нужно как-то уничтожить документ, переданный мне в Лебедине. На ощупь надпорол подкладку ватника, вытащил бумажную трубочку, поднес к ней горящую спичку. За дверью раздался шорох. «Следят», - мелькнула догадка. Бумажка мгновенно превратилась в пепел. И тотчас с треском распахнулась дверь. В подвал спустился староста.

- Болван, растяпа! - визгливо крикнул он дежурному полицаю. - Эти ироды уничтожили ценный документ. Но ничего! Языки у них остались. Заставим заговорить!

Староста и полицай ушли. Я задумался над тем, как нам себя вести. Было ясно, что полицаи нас с кем-то спутали и что эта ошибка не сулит ничего хорошего. Я поделился своими мыслями с Рощиным. Михаил, впервые попавший в такой переплет, заволновался.

- Будет номер, если нас приняли за настоящих разведчиков. Чикаться не станут, раз-два - и к стенке.

- Остается одно, - сказал я, - выдавать себя за беглецов из Лебединского лагеря. Проверять будут вряд ли. К тому же пленных, как я слышал, должны были увезти из Лебедина. Говори, что ты из Гомеля и [107] пробираешься домой. Гомель ведь лежит почти в направлении нашего движения.

- Этих кретинов я не боюсь. Но ведь они наверняка передадут нас фашистам.

Двое суток просидели без пищи и воды. На третий день загромыхал засов.

- Эй, кто из вас помоложе, - крикнул полицай, - выходи!

Вышел Рощин. Вернулся он минут через двадцать, придерживая рукой разбитую скулу.

Потом наступил мой черед.

В комнате за шатким столиком важно восседал староста. Перед ним лежали лист чистой бумаги и револьвер. У окна, широко расставив ноги, стояли двое полицаев.

- Гляди, - сразу начал староста и узловатыми сморщенными пальцами погладил револьвер. - Будешь запираться, сразу пулю в лоб. А теперь отвечай. Обернись. Видишь парашюты?

- Вижу.

- Ваши?

Парашюты были советскими, я хорошо знал эту систему. Свой первый прыжок я совершил на таком же парашюте. Все стало ясно. Советских разведчиков забросили в глубокий тыл врага, полицаи нашли где-то у Сейма парашюты и, наивно полагая, что хозяева вернутся за своим добром, стали караулить их. А тут подвернулись мы с Рощиным.

- Парашюты действительно наши, советские, - ответил я, - но к нам они не имеют никакого отношения. Мы пленные и идем домой, в Гомель.

Я вспомнил, что у меня сохранился регистрационный листок Полтавского лагеря, достал его из кармана и протянул старосте. Он мельком взглянул на документ.

- Можешь выбросить его кошке под хвост. Отвечай, с каким заданием прибыли?

- С единственным - перемахнуть Сейм и добираться домой.

- Та-ак… И ты упираешься, - староста посмотрел на одного из полицаев.

Тот шагнул ко мне. [108]

- Брось, - остановил его староста. - Раз стукнешь - и от этой дохлятины ничего не останется. Он, видимо, главный. Надо его к немцам живым доставить.

Староста замолчал, явно не зная, как дальше вести допрос, пододвинул на край стола бумагу и лениво приказал:

- Подписывайся.

На листке крупными буквами было выведено: «Протокол допроса советских диверсантов, пойманных полицией села Хияски». Дальше стояло число, месяц и год.

- Тут же ничего нет, - запротестовал я.

- Отказываешься, значит?

- Отказываюсь. Мы пленные, идем в Гомель.

- Ну и черт с тобой! - неожиданно выкрикнул староста, смахивая бланк протокола и револьвер в ящик стола. - Запрягай, Мыкола, две подводы. Бери этих субчиков и вези в Бурынь. В фельджандармерии их и без бумаги примут. Там они живо заговорят.

В застенке

Нас связали по рукам и ногам.

Моим возницей оказался полицай Микола. Когда телеги выбрались из села, я обратился к нему: - Далеко до Бурыни?