Алексей Рындин - Где не было тыла

— Спрячьте, — настойчиво повторил врач и, улыбнувшись, сунул ему в руку книгу.

С нею он и приехал к нам в лагерь. Долго крепился, прятал ее, а когда понял, что новым товарищам можно доверять, отдал книгу комитету. Впоследствии мы пользовались ею при подготовке к докладам и лекциям, в революционные праздники.

В. М. Володаренко по поручению комитета отвечал за пропагандистскую работу в лагере. Вместе с В. М. Сухаревским он часто выступал в бараках, информировал нас о проделанном.

Через несколько дней после прибытия пленных из лагеря Майя ко мне прибежал посыльный от Володаренко и Коршунова с просьбой сейчас же прийти в один из бараков.

Я пошел. У двери стоял наш патруль. Барак был битком набит людьми.

— Полковник проводит беседу, — предупредили меня.

Уже у входа я услышал басистый, твердый голос старшего в лагере.

—…Вы забываете, что живете среди товарищей по оружию, настоящих патриотов своей страны. А среди вас есть такие, которые готовы смалодушничать перед врагом, предать Родину, предать своих матерей, совесть, предать за фашистскую похлебку…

Хазанович, обращаясь к майцам, продолжал:

— Не трусов я хочу видеть перед собой, а твердых, решивших бороться до конца с врагом бойцов. Вместо слабодушных людей, готовых верить каждому слову хитрого врага, я хочу стоять в строю с теми, кто готов с оружием в руках освободить себя, вернуть доверие Родины. Кто настоящий патриот? Поднимите руки!

Этот вопрос был столь неожиданным, сколь и ответ на него. Как по команде, над головами возник лес рук. Хазанович, Коршунов и Володаренко удивленными глазами глядели на стоящих перед ними людей.

— Все подняли! Значит, все патриоты? — полковник улыбнулся и уже спокойным тоном добавил: — Так почему же вы молчали? Я вас ругаю, а вы молчите.

— Виноваты, товарищ, полковник, — отозвался кто–то, — все виноваты, ошиблись…

— Сбили нас с толку власовские прихвостни…

— Прошу слова, товарищ полковник, — крикнул незнакомый голос.

— Давай выходи, — отозвался Володаренко.

На скамью поднялся высокий, изможденный голодом и непосильной работой человек. Смело глядя в толпу, он тихо заговорил:

— Товарищи! Я обращаюсь к майцам. Правильно говорил здесь старший по лагерю. Смалодушничали мы,' подписали заявление! Боялись голодной смерти! Боялись холода! Много наших товарищей погибло. Но мы не подумали о том, что будет завтра… Это не оправдание, что мы якобы хотели обмануть лагерное начальство, а потом бежать. Просто побоялись смерти, нарушили свой долг перед Родиной. Я предлагаю просить прощения у наших собратьев по несчастью. Мы даем клятву, товарищ полковник, — обратился он к Хазановичу, — что тяжкую свою вину искупим на поле боя…

— Искупим! — раздались голоса.

— Свободу узникам!

— Долой изменников!

— Надо отказаться от своих заявлений! — сквозь шум выкрикнул оратор.

— Взять обратно!

— Отказаться!

Володаренко и Коршунова тесно окружила толпа. Она гудела, расходилась. У выхода из барака ко мне подошли Хазанович, Володаренко и Коршунов.

— Вы понимаете, зашли мы сюда с Коршуновым, а они потребовали откровенной беседы. Вот и побеседовали… — объяснил полковник.

Первый вариант детекторного приемника, смонтированного еще в Тимишоаре, оказался несовершенным. Он ловил только некоторые станции на Балканах и в Турции, но Москву не принимал. Сейчас Клименко со своим подручным готовили новый. Мне захотелось самому посмотреть, в какой стадии находится эта работа, и я направился в барак к Клименко.

— Свои! — услышал я, открывая дверь. У порога меня встретил, дружески взяв под руку, Саша Королев. В бараке шла лекция.

— Стою на часах, товарищ майор.

— Неудачного часового выбрали, — улыбнулся я.

— Почему, товарищ майор? — удивился Королев.

— Как почему? В Севастополе, у тридцать пятой береговой, тебя немцы били, в Слабозии пороли, — подзадоривал я Сашу.

Здоровенный кулак Королева поднялся к моему лицу:

— Да я их… Дайте только срок, я им всем покажу. Сашку Королева они еще узнают!

— Что это, Саша? — указал я на розовый шрам у переносицы.

— Это на Мекензиевых Горах. Взял бы снайпер чуть влево, и была бы мне хана. — И затем уже тихо добавил: — Вы меня извините, товарищ майор, я вам все–таки очень благодарен за то, что вы тогда, у тридцать пятой, помогли. Крышка бы нам была. Разрешите задать вопрос: когда же будем уходить из лагеря?

— Если сумеем — хоть сейчас. Ты же сам говорил, что ходить не можешь, — решил я проверить Александра.

— Да, ноги действительно ни к черту не годятся. А руками хоть сейчас могу разодрать Поповича, как таранку.

Таков Саша Королев. Мне вспомнился один случайно услышанный разговор. Было это в лагере Слабозии. Приглушенно говорили двое.

— Ну что, Миша, как себя чувствуешь?

— Ты же видишь, ходить не могу.

— Скоро весна. Надо тренироваться…

— Но ты же меня под руки не будешь водить. Сам доходяга:

— Подсохнет — буду водить. А если уйдем за проволоку, на плечах унесу.

Миша хмыкнул:

— Я тебе и так уже дорого обошелся…

Сквозь шум в бараке я узнал голоса. Разговаривали Александр Королев и его друг Михаил Горячий. Они лежали в самом углу наших нар, на третьем ярусе.

«Значит, оживает», — подумал я, вспоминая жуткую экзекуцию, устроенную две недели назад комендантом лагеря.

…В декабрьское морозное утро падал сне>Кок. На плацу в каре построили военнопленных. На середину вражеские солдаты вывели почти голого человека. Это был старший лейтенант Александр Королев. «Адамово» одеяние Королева никого не удивило: многие знали, что Королев, заботясь о здоровье своего фронтового товарища Михаила Горячего, тоже старшего лейтенанта, постепенно все свое «обмундирование» вещь за вещью выменял румынским солдатам на хлеб, мамалыгу, мясо.

Королев, рослый, мускулистый, со светлым чубом, крупными серыми глазами, спокойно смотрел на окружающих. Думал ли он в эту минуту, что эта унизительная процедура может стоить ему жизни? Он знал наверняка, что товарищи верят в его стойкость.

Королева поставили босыми ногами в покрывшуюся ледком лужу. Комендант лагеря, толстенький, пучеглазый, вышел немного вперед и через переводчика объявил:

— Этот военнопленный продал свое обмундирование… Нет культуры… — Комендант подал команду: — Экзекуция!

Солдат лагерной охраны встал спиной к дрожащему от холода Королеву и, закинув его руки на свои плечи, нагнулся так, что Королев повис на его спине. Два солдата с обеих сторон взмахнули ремнями и начали избивать военнопленного. Голова Королева откинулась назад, блеснули стиснутые зубы, плотно прикрылись глаза. Ремни со свистом впивались в посиневшее от холода тело. Спина быстро вздувалась красно–бурыми рубцами, потом рубцы начали лопаться…