Инна Соболева - Великие князья Дома Романовых

Но Порошин однажды не выдержал. Он написал своему воспитаннику, которого, несомненно, любил, а потому хотел не столько обидеть, сколько предостеречь: «В один прекрасный день, господин мой, Вы, движимые самыми хорошими намерениями в мире, способны будете вызвать к себе лютую ненависть!» Скорее всего, именно это откровенное послание вызвало гнев Никиты Ивановича Панина (как посмел высказать подобное замечание будущему государю!), и он отправил Порошина в отставку. Но предсказание учителя сбудется с абсолютной точностью. Правда, до этого пройдет еще 35 лет, наполненных событиями, как радостными, так и, в большей части, печальными и даже трагическими.

Екатерина, как от нее ни скрывали, видела некоторые странности в поведении сына. Особенно ее заботила частая, ничем извне не мотивированная смена настроений. Ей казалось, что это непостоянство связано с рано развившейся и не находящей удовлетворения чувственностью. И она решила сына женить.

Великая княгиня Наталья Алексеевна, первая жена Павла Петровича.

Желающих узнать подробности обоих браков Павла Петровича я снова отсылаю к книге «Принцессы немецкие – судьбы русские». Здесь скажу только, что императрица, хотя и сама избрала семейство ландграфов Гессен-Дармштадтских, с которым считала возможным породниться, не отказала сыну в праве самостоятельно выбрать одну из трех принцесс. Если вспомнить, как выдавали замуж ее, это было весьма демократично. Более того, она не стала возражать, когда Павел выбрал ту, которая ей самой понравилась много меньше сестер. Не исключено, что он сделал этот выбор назло матушке. За что в итоге и поплатился. Но сразу после свадьбы он был счастлив и даже к матери стал относиться терпимее.

Правда, вскоре сделался мрачен, его взгляд горел тревожным огнем, с матерью держался то подчеркнуто холодно, то был дерзок и груб. Екатерине докладывают: молодая великая княгиня плохо влияет на Павла, попрекает его, почему он терпит, что его матушка слишком засиделась на троне, его троне! Государыня ничего не предпринимает: «Я знаю, что Павел будирует против меня, но всем наследникам кажется, что они лучше справятся с государственными делами. Я могу утешаться одним: его сын также будет будировать против него самого». Ее пророчество сбудется через 27 лет…

Что же касается нетерпеливой жены наследника, великой княгини Натальи Алексеевны, то она вскоре скончается родами. Так что подстрекать Павла Петровича какое-то время будет некому.

Смерть жены повергла его в отчаяние. Видя его состояние, Екатерина отдала сыну пачку писем: любовных писем его лучшего друга, графа Андрея Кирилловича Разумовского, к его обожаемой жене. Обняла (в их отношениях такое проявление чувств – редкость), сказала: «Они недостойно злоупотребили твоим доверием». Наверное, это было жестоко. Но она хотела помочь, исцелить. Сама всегда предпочитала знать правду. Любую. И исцелила. Через полгода, когда подобрала ему новую невесту, он с веселым любопытством расспрашивал: «Блондинка? Брюнетка? Маленькая? Высокая?»

Однако при том, что великий князь легко и охотно отдался радостям новой семейной жизни, коварство первой жены навсегда оставило неизгладимый след в его душе. С теми, кого любил, в юности он бывал трогательно, по-детски доверчив. Именно так относился к Наталье и Андрею. Больше это не повторялось. Никогда. После того как убедился в предательстве самых близких, недоверчивость, подозрительность стали доминирующими чертами его натуры. Потом, когда он станет императором, именно подозрительность будет отравлять жизнь всем окружающим. Да и ему самому.

В первое время после новой женитьбы Павел опять сделался с матерью непривычно хорош. Охлаждение их отношений, думаю, наступило не только оттого, что великий князь уверовал «доброжелателям», которые упорно нашептывали: мол, матушке следовало бы освободить трон ему, законному наследнику своего незабвенного отца. Екатерина, стоило ей захотеть, сумела бы переубедить сына. Она обладала просто фантастической способностью убеждать. К тому же на ее стороне были неопровержимые факты. Вступая на престол, Петр III ни словом не обмолвился о своем сыне и не подумал назвать его наследником. А поскольку закона о престолонаследии в России не существовало, то считать Павла, как единственного сына, законным наследником не было никаких оснований. Законным наследником он стал только с той минуты, как его провозгласила таковым матушка. Причем ее наследником, а вовсе не покойного родителя. Так что ничего кроме благодарности он, казалось бы, к матери испытывать не должен. Почему она не объяснила ему всего этого, почему не воспользовалась своим даром убеждения?

Думаю, ее отталкивало от великого князя нечто такое, о чем она не могла и не хотела рассказать никому. Попробуем представить чувства женщины, которая точно знает, что отец ее ребенка – вовсе не убиенный Петр Федорович, а между тем ребенок становится все больше и больше похож именно на Петра. Сначала она недоумевает. Потом ее охватывает тревога: наверняка никакого сходства нет (потому что и быть не может), значит, это игра ее больного воображения, измученного угрызениями совести (угрызения, вероятно, и вправду мучают)? Потом, когда сходство становится очевидным для всех, ее охватывает ужас (который приходится постоянно скрывать): что, если это сходство – Божья кара?

Великая княгиня Мария Федоровна, вторая жена Павла Петровича.

Павел, конечно же, знал о том, как умер его отец. Не подробности, нет. Только сам факт насильственной смерти. Знали об этом не только при русском дворе и всех царствующих дворах Европы. Знали многие, слишком многие. Достаточно вспомнить историю, случившуюся в Вене. Дело было так: путешествуя по Европе со своей второй женой, которую тоже нашла ему матушка и за которую он в течение нескольких лет был государыне искренне благодарен, великий князь был приглашен в императорский театр. Должны были давать «Гамлета», но актер Брокман отказался выйти на сцену, опасаясь, как бы высокий гость не усмотрел в пьесе намека на свои отношения с матерью, «безнаказанной подстрекательницей убийства его отца». Так что кое-кто в Европе ему сочувствовал. Более того, им восхищались: «В Версале он производил впечатление знатока французского двора, изучившего его так же хорошо, как и свой. В мастерских наших художников (с наибольшим интересом он виделся главным образом с мсье Грезом и мсье Гудоном) он выказал такие познания в искусстве, которые делали для них его одобрения более ценными (как не вспомнить добрым словом учителей, приставленных к великому князю ненавистной матушкой. – И. С. ). В наших лицеях и академиях своими похвалами и вопросами он доказал, что он давно знает тех людей, просвещенность и добродетели которых сделали честь их веку и их стране». Между прочим, написал это не кто-нибудь, а Мельхиор Гримм, доверенное лицо Екатерины Великой, прекрасно знавший все нюансы ее отношений с сыном.