Инна Соболева - Великие князья Дома Романовых

Михаил Павлович был известен тем, что слов на ветер не бросал, особенно если это касалось обещаний помочь. По его просьбе Жуков принял старого солдата на службу. Подобных историй в жизни великого князя было множество.

В конце 1848 года торжественно отмечали серебряный юбилей шефства великого князя над лейб-гвардии Московским полком. В Михайловский дворец на торжественный обед пригласили всех офицеров, когда-либо служившие в полку. Среди приглашенных был и Федор Николаевич Глинка, бывший декабрист, человек честный, неподкупный, власти никогда не льстивший. Он посвятил юбиляру стихи:

Первые куплеты этого стихотворения со временем превратились в солдатскую песню. Михаил Павлович наверняка порадовался бы, но ему об этом уже не суждено было узнать: он скончался через полгода после юбилея. Скончался внезапно и очень рано: ему шел всего пятьдесят второй год. Внезапно – для окружающих. А вот сам он встретил и тяжелую болезнь (его разбил паралич), и смерть стоически. Окружающим казалось, будто он ждал, был готов. Не исключено, что так оно и было. Дело в том, что во время Крымской войны Михаил Павлович разговорился с одним отшельником. Тот предсказал великому князю смерть дочерей, его собственную смерть, смерть императора Николая и его детей. Все сказанное о дочерях подтвердилось абсолютно. Николай переживет младшего брата, но обстоятельства его смерти будут точно такими, как предсказано. О смерти детей Николая великий князь рассказать отказался. По-видимому, это было что-то зловещее. А сам, похоже, готовился умереть тогда и так, как предсказал отшельник.

Удивительно: все внуки Екатерины Великой были здоровыми, сильными, закаленными, а жили недолго (Александр умер 48 лет, Константин – 52, Николай – 59).

Может быть, жизнь царей и великих князей только кажется такой завидно легкой?

Из дневника великой княгини Александры Федоровны: «Надежда сделаться матерью всецело переполняла мое сердце. Эта минута наконец наступила! На Святой неделе, когда колокола своим перезвоном славословили праздник Воскресения, в среду, 17 апреля 1818 года, в чудный весенний день… в одиннадцать часов я услышала крик моего первого ребенка! Никс (Николай Павлович, тогда еще великий князь. – И. С .) целовал меня и плакал, и мы поблагодарили Бога вместе, не зная даже еще, послал ли Он нам сына или дочь, но тут подошла к нам maman и сказала: „Это сын!“ Мы почувствовали себя еще более счастливыми при этом известии, но помнится мне, что я ощутила нечто важное и грустное при мысли, что этому маленькому существу предстоит некогда сделаться императором».

Мысль эта была вполне правомерна, хотя в то время еще никто не говорил Николаю Павловичу, что он, скорее всего, станет следующим российским самодержцем. Просто новорожденный был единственным наследником всех своих дядюшек: император Александр и официальный наследник, цесаревич Константин, сыновей не имели, так что, в соответствии с «Уложением о царствующей фамилии», малыш становился единственным законным претендентом на престол. А то что молодую мать это не радовало, тоже понятно: она уже успела изучить историю русских государей. К тому же у нее было вещее сердце.

Объявить народу о появлении на свет наследника было поручено учителю Александры Федоровны, невероятно популярному в то время поэту Василию Андреевичу Жуковскому. Она была потрясена, когда услышала напутствие Жуковского ее мальчику: «Будь на троне человек!» Эти слова еще девочкой она услышала от своей незабвенной матушки, королевы Луизы Прусской, они навсегда запали ей в душу, но она никогда никому о них не рассказывала. А Жуковский, не зная, повторил! С тех пор ее доверие к учителю стало неколебимым. Может быть, именно тогда она решила: воспитателем ее сына будет Жуковский. Только Жуковский!

По случаю рождения наследника Николай Павлович в церкви Нового Иерусалима приказал соорудить придел во имя святого Александра Невского как «смиренное приношение счастливого отца, поверяющего Отцу Всемогущему свое драгоценнейшее благо: участь жены и сына… Пускай перед алтарем, воздвигнутым благодарностью отца, приносятся молитвы и о матери, и о сыне, да продлит Всемогущий их жизнь для собственного их счастья, на службу государю, на честь и пользу Отечества».

Можно ли после этого усомниться, что ребенок был желанным, что для него будет сделано все, что только могут сделать любящие родители? А если учесть, что родители – русские великий князь и княгиня, возможности которых не ограничены ничем… В общем, жизнь мальчика, названного Александром, как во имя Александра Невского, так и во имя родного дядюшки, царствующего императора Александра I, обещала быть безоблачной…

А между тем большинство мемуаристов отмечает, что мальчик был нервным, часто плакал. Кое-кто обвиняет в этой его слабости воспитателя, сентиментального Жуковского, который и сам был склонен к слезам. Но ведь «маленький Саша» (так его звали в семье, в отличие от «большого Саши», императора Александра I. – И. С .) часто плакал и до того, как стал воспитанником Жуковского. И надо сказать, было от чего.

Первое жуткое впечатление его детства – самое страшное из петербургских наводнений. Оно началось в 7 часов утра 7 ноября (роковое число!) 1824 года. Невиданная буря гнала вспять воды Невы. Дворцовая площадь превратилась в бушующее море, над волнами которого как последний оплот жизни возвышался Зимний дворец. Река уверенно неслась по Невскому, будто он был ее привычным руслом. На волнах всплывали и снова уходили под воду трупы людей и лошадей, живые люди, еще пытавшиеся сопротивляться стихии. Все это – прямо под окнами Аничкова дворца (Аничкова рая, как любил называть этот дворец Николай Павлович). По широким мраморным лестницам с визгом носились крысы, спасавшиеся из затопленных подвалов. Зрелище было страшное и омерзительное. С тех пор ничего страшнее и отвратительнее крыс для Саши не существовало. А он был не трус, и не единожды это доказывал. Через несколько дней после того, как вода схлынула, отец повез его посмотреть, что наводнение сделало с городом. Мальчик не узнавал Петербурга: улицы покрыты толстым слоем вязкого ила, разрушенные дома, обломки разбитых кораблей на Дворцовой набережной, гробы на встречных телегах, а главное – лица, лица людей, все и всех потерявших, но еще не осознавших до конца ужаса потери. Он навсегда запомнил эти пустые глаза… Как тут было не плакать, если у тебя есть душа.