Юрий Безелянский - Вера, Надежда, Любовь… Женские портреты

Но Бог с ним, с генералом Ермолаем Керном (он мало кого интересует), а как обстояли дела у Анны Керн, если выражаться военным языком, на любовном фронте?

Разочаровавшись в супруге, Анна, естественно, обратила внимание на более достойные объекты. Одним из первых был некий егерский офицер, в дневнике он назван «шиповником» – была такая мода в ту пору: зашифровывать имена мужчин под названием цветка.

За «шиповником» последовали другие «цветы», и это вполне нормально – муж не обращал никакого внимания на свою бедную Анет, зато другие мужчины были готовы положить к ее ногам свои сердца: красота Анны Керн с каждым годом становилась все ослепительнее.

Одним из ее вздыхателей (вполне возможно, не платоническим) был сосед по родному поместью в Лубнах – Аркадий Гаврилович Родзянко, молодой человек, к тому же поэт (молодость и поэзия – вот то, чего был напрочь лишен генерал). Родзянко знал Пушкина, и именно Родзянко, можно сказать, приобщил Анну Керн к поэзии Пушкина. По рекомендации Родзянко она с упоением читает «Кавказского пленника», «Бахчисарайский фонтан», «Братьев разбойников» и другие произведения Пушкина. Заочно он ей очень нравится.

Итак, новая страница жизни: Александр Пушкин и Анна Керн.

Когда они встретились впервые лицом к лицу? Это произошло весною 1819 года, когда генерал Керн привез в Петербург свою юную жену. На одном из вечеров судьба свела их, двадцатилетних, вместе.

Обычный вечер тех лет: музыка, танцы, чтение стихов, игра в шарады (прибегнем к красочному описанию у Вересаева). Анна Керн, украинская провинциалка, во все глаза смотрит на литературных знаменитостей. Еще бы: Карамзин, Крылов, Гнедич!.. Пушкин показался ей каким-то неказистым: кудрявый, худенький, не то что статные офицеры егерского полка.

Анна Керн не замечает Пушкина, а он, ослепленный ее красотой, пытается обратить на себя внимание и бросает ей комплимент: «Позволительно ли быть до того прелестною!»

Потом Пушкин завязал разговор с двоюродным братом Керн, Александром Полторацким, по поводу того, кто грешник и кто нет, кто будет в аду, а кто попадет в рай. В связи с этим Пушкин заметил смешливо: «Во всяком случае, в аду будет много хорошеньких, там можно будет играть в шарады. Спроси у мадам Керн, хотела бы она попасть в ад?»

Анна Керн сухо ответила, что в ад она не желает. Разговор на этом оборвался. Когда Полторацкий садился с госпожою Керн в экипаж, Пушкин стоял на крыльце и провожал ее глазами.

Завязка: явная заинтересованность Пушкина и не менее явная холодность со стороны Анны Керн.

Проходит пять лет. Александр Сергеевич в зените своей литературной славы, и Анна Керн уже по-иному оценивает его – не как влюбленного в нее юношу, а как достойный любви объект. Поэт и мужчина. И мужчина уже хорош, а поэзия – просто прелесть…

В декабре 1824 года Пушкин пишет письмо Аркадию Родзянко: «Объясни мне, милый, что такое А. П. Керн, которая написала много нежностей обо мне своей кузине? Говорят, она премиленькая вещь, но славны Лубны за горами. На всякий случай, зная твою влюбчивость и необыкновенные таланты во всех отношениях, полагаю дело твое сделанным или полусделанным. Поздравляю тебя, мой милый».

Такое вот письмо одного Казановы к другому: мол, сам хотел, но не вышло… Пушкин к тому времени уже знает, что Анна Керн ушла от мужа, что она интересуется молодыми людьми и кое-кто из них уже добился успеха. Представление об Анне Керн уже сложилось. Но насколько оно соответствует реальной женщине?

В июне 1825 года Анна Петровна Керн неожиданно прибывает в Тригорское к своей тетушке Прасковье Александровне Осиповой. Керн направлялась в Ригу мириться с мужем (она это делала несколько раз по причинам материального порядка). Сидели за обедом. Неожиданно вошел Пушкин. Осипова представила ему Анну Керн, не зная, что они уже встречались. Пушкин поклонился, но не сказал ни слова. Анна Керн тоже растерянно молчала. Керн произвела на Пушкина неизгладимое впечатление, «глубокое и мучительное», как он написал ей впоследствии. Ей было 25 лет, она была в расцвете своей блистательной и пышной красоты. Ее глаза смотрели с «терзающим и сладострастным выражением». Она прожила в Тригорском 3 – 4 недели и буквально околдовала поэта. Он влюбился в нее неистово, как мог влюбляться только Пушкин.

Как отмечает в своей книге «Спутники Пушкина» Викентий Вересаев, «Пушкин никак не мог взять с Анной Петровной ровного, определенного тона. Он нервничал, был то робок, то дерзок, то шумно весел, то грустен, то нескончаемо любезен, то томительно скучен».

О чем это говорит? О растерянности Пушкина: он думал об Анне Керн одно, а увидел совершенно другое.

Они много гуляли по саду. Пушкин читал ей только что написанных «Цыган»:

Анна Керн читала что-то в ответ. Пела. У нее был дивный голос. Ах, какая это была чудная прогулка!..

Пушкин пылал любовью к Анне Керн и страшно ревновал, зная, что за ней не без успеха ухаживает его приятель, записной сердцеед Алексей Вульф.

Однажды вся компания (Осипова, Вульф, Анна Керн, Анета Вульф и другие) приехала к Пушкину в Михайловское. Прасковья Александровна на правах старшей попросила Пушкина показать Анне Керн сад.

Как замечает Вересаев, «Пушкин быстро подал руку Анне Петровне и побежал скоро-скоро, как ученик, неожиданно получивший позволение прогуляться». Они ходили вдвоем по темным липовым аллеям, не обращая внимания на камни, которые им попадались на пути. Один такой камень, точнее, камушек, Пушкин поднял и спрятал на память. Взял на память и веточку гелиотропа, приколотую к груди Керн.

Утром следующего дня он пришел пешком в Тригорское (это несколько километров) и на прощанье поднес Анне Керн экземпляр второй главы «Евгения Онегина». В печатные листы был вложен листок почтовой бумаги со стихами, без которых не обходится ныне ни одна антология любовной лирики:

Ну и так далее – многие помнят эти божественные слова наизусть. Короче, Анна Керн явилась к поэту как «божество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь». Вот в такой полной гамме разнообразных чувств.

«Чистая красота» – не просто поэтическое выражение, действительно, Анна Керн поразила поэта кроме своей красоты каким-то особым девическим обликом, какой-то затаенной, скрытой грустью. И это не могло не найти отклика в проницательном сердце Александра Пушкина.