Людмила Бояджиева - Фрэнк Синатра: Ава Гарднер или Мэрилин Монро? Самая безумная любовь ХХ века

– Вообще-то… – Главный виновник событий поковырял носком ботинка вытертый коврик. – Ну… Вообще я петь могу. – И, воспользовавшись паузой, он заголосил тонко и фальшиво популярную дворовую песенку: «Когда месяц спрячут пухленькие тучки, когда ветер взвоет, ветки теребя, обману маманю, зашибу папаню, за сараем старым обниму тебя…»

Аплодисменты не последовали.

– Да… Случай трудный. – Директор школы поднялся. – Спасибо за угощение. У меня неотложное совещание в учительском совете.

Извиняясь, гости поспешили разойтись.

– Никогда! Никогда не бывать этому! – грозно изрекла Долли. Сейчас, с поднятой рукой, в которой была зажата пустая бутылка, она особенно походила на статую Свободы. Фрэнк же напоминал маленький кораблик, плывущий по Гудзону.

– Не горячись, ма, – пожал он плечами. – Летчиком так летчиком. Мне это… что два пальца… что раз чихнуть. – Он метко сплюнул жвачку в мусорную корзину и, раскинув руки, зарычал, изображая двигатель самолета: – Под нами Нью-Йорк! Прямо по борту Хобокен! Видите дом Синатры? Приступить к бомбардировке!

Это случилось в феврале тридцать второго года. Два месяца назад Фрэнку исполнилось шестнадцать. Он все еще бездельничал, целыми днями пропадал на улице с компанией таких же юных головорезов. Откуда-то заимел мелкие деньги, часто дрался и, как подозревал отец, промышлял мелким рэкетом на местном рынке и даже связался с компанией из Бронкса. Мартин имел основания опасаться, что рано или поздно в дом нагрянет полиция. Долли же с ужасом ждала, когда к ней заявится рыдающая девица, забеременевшая от ее сына…

Случилось, однако, совсем другое. Фрэнк вернулся домой к утру, прошатавшись где-то целую ночь. Разбитый, бледный, обессилевший. «Здесь не без девок, – решила Долли. – Скорее всего, эти сучки уделали мальчика в борделе»… «Не иначе прибил кого-то… Посадят…» – подумал Мартин и сплюнул через плечо. Тюрьмы он всегда боялся.

Фрэнк закрылся в своей комнате. С минуту родители прислушивались к подозрительной тишине. И вдруг: «Сердце мое, я без нежных твоих милых губ…» – из-за двери полился знаменитый голос самого душевного, самого любимого эстрадного певца – Бинга Кросби.

О, этот мягкий шепчущий баритон, это задумчивое тонкое лицо с гладко зачесанными назад волосами… Джентльмен, романтический рыцарь. Из всех распахнутых окон, из всех патефонов, выставленных на подоконники, разлетались в мир его песни.

Слава Кросби как певца и киноактера началась с участия в фильме The King Of Jazz («Король джаза»), рассказывающем об оркестре Пола Уайтмена. К концу двадцатых годов он выработал особую манеру эстрадного микрофонного пения – так называемый крунинг (мурлыканье). Нежнейшее мурлыканье Кросби потрясло Америку – радио, пластинки, концерты, фильмы были лакомым блюдом для всех. А для юного Фрэнки это блюдо оказалось отравленным – его словно опоили зельем на концерте Кросби. Сутки напролет он слушал пластинки, подпевая и подражая манере великого Бинга. У Долли от пения сына мурашки бежали по коже, а внутри разрастался огненный ком – пострашнее всякой бомбы. Чем больше она сдерживалась, тем сильнее распирала ее пышную грудь ярость.

– Будет конец этой придури или нет?! – Не сдержавшись, она фурией ворвалась в комнату сына. Ее уже давно накачивали подруги и родственники: «Парень совсем отбился от рук. Смотри, дорогая, дождешься…»

Грозно сверкая глазами, Долли подбоченилась и огляделась. На стенах висели постеры и фото из газет – Кросби! Комната была завалена мусором, патефон орал во всю мощь, а Фрэнк лежал на диване, мечтательно уставясь в потолок, и жевал «Сникерс». На фотографии покойного дедушки Федерико из Катаньи висели грязные носки. Почтенный старец кротко взирал из-под них на творящееся в доме безобразие. Уж он-то, знавший не понаслышке о правильных нравах в хорошем семействе, живо навел бы здесь порядок. Бомба взорвалась. Одной рукой Долли захлопнула крышку патефона, другой остервенело рванула прикнопленную к двери афишу с портретом великого Кросби.

– Ты… Ты чего? Заболела? – Фрэнк сел и покрутил пальцем у виска.

– Дедушка Федерико от всего этого безобразия в гробу переворачивается!

– Вот еще новости… – Фрэнк неохотно сполз со своего лежбища и затолкал ногами под диван некоторые валявшиеся на полу вещи. Снял с портрета носки и сунул в карман. – Теперь он доволен?

– Сейчас же прибери в комнате и выкинь всю эту дрянь! – Железная До швырнула в него скомканные обрывки афиши. И еще притопнула ногой. – Шевелись, сукин сын! Или выматывайся куда глаза глядят. Бездельник и подонок мне в доме не нужен! Сдохнешь под забором!

– Хорошо… – сквозь зубы прошипел Фрэнк. – Отлично даже! Раз ты так – я уйду. И больше ты меня не увидишь. Прощай, ма! – Он оттолкнул ее и шагнул в распахнутую дверь.

Долли не могла уснуть. «Что случилось с мальчиком? Куда он ушел? Бедняга явно свихнулся. Пора будить Мартина и идти полицию». В три часа утра, измученная, обезумевшая от дурных мыслей, она услышала, как хлопнула входная дверь, и вскоре в комнате сына запел бархатный баритон. Отпустило, пронесло… Наполнив тарелку свежими пирогами, Долли тихо отнесла ее Фрэнку.

– Ма… – он спал. Услышав ее шаги, с трудом оторвал голову от подушки. – Я стану лучше Кросби… – Голова тяжело упала, сонные губы пробормотали: – Или сдохну под забором.

К Фрэнку зачастили дружки-итальянцы – любители надрывать глотку. То вместе, то поодиночке, они распевали все подряд – итальянские народные песенки, арии из опер и конечно же копировали популярных певцов.

В середине тридцатых, в период Великой депрессии, кинотеатры по всей стране прибегали к различным уловкам, чтобы заполнить пустые залы. В лотерею по билетам разыгрывались посуда и радиоприемники, устраивались вечера лото и бинго, нанимались музыканты, проводились любительские конкурсы.

Фрэнк пел без устали и конечно же не упускал случая поучаствовать в таких конкурсах, правда без особого успеха. Любой на его месте постарался бы забыть о неудаче и заняться чем-то другим, но такого упертого, как Фрэнки, еще надо было поискать. Песни в доме не прекращались. То соло, то с другими оболтусами, Фрэнк оттачивал мастерство. Пели они на улице, на пустыре, в магазине, а потом тащились на очередной конкурс – «Молодые таланты», «Песня в Хобокене», «Юные голоса»… Результаты не радовали. Поговаривали, что у Синатры и со слухом не все в порядке, и голос слабоват, и вообще недурно было бы поучиться музыкальной грамоте…

– Идиоты! Им надо, чтобы я распевал гаммы! Они еще будут кусать локти! Они услышат про меня! – бубнил парень упрямо. – Вот ты, Санни, с пяти лет на своем аккордеоне наяриваешь, задница жиром заплыла от сидения – а толку? Мог бы и без учения.