Владимир Долинский - Записки непутевого актера

Простите автору некоторую хаотичность рассказа об антрепризе. Все-таки сам автобиографический жанр диктует определенную последовательность изложения. Так что дальше основные этапы своей непутевой, что нашло отражение в названии книги, жизни я постараюсь изложить в хронологическом порядке.

Родился я действительно в сорок четвертом году, когда еще шла война, но ее никак не ощутил и не запомнил. Помню другое: в детстве я очень любил компот. Мог, не отрываясь от кастрюли, выпить в один присест всю жидкость компотную.

У нас была почти что полнометражная семья: папа, мама, я и бабушка. Дедушки не было. К обеду полагались закусочка, салатик, потом первое, второе и чашка компота. Иногда можно было выклянчить добавочку. Но, даже получив ее, я частенько не мог совладать с собой – крался к холодильнику и, прильнув губами к кастрюле, втягивал в себя эту божественную влагу, этот нектар моего детства.

Следовало скрыть следы преступления. Я набирал воды из-под крана и шкодливо доливал в кастрюлю. Родители быстро разгадали этот прием. Однажды – дело было на даче – мама в ожидании папы, который должен был приехать из города, спрятала только что сваренный компот с моих жадных глаз. Я приступил к поиску. В столовой компота не было, в родительской комнате под кроватью не было, на кухне тоже. Я выбежал в сад, обошел его и, вконец отчаявшись найти вожделенный нектар, заглянул за дом, где стоял американский джип «виллис», который Константин Михайлович Симонов привез с войны и подарил папе. Я часто забирался в боевую машину, крутил баранку, отстреливался от наступавших фашистов. Но сейчас мне было не до игр: внимательно осмотрев местность, я увидел лежащую на земле крышку, поднял ее и замер. Под крышкой оказалась неглубоко вкопанная в землю кастрюля, почти до краев наполненная компотом. Такого от мамы я не ждал!

Я, как разведчик, распластался на земле, опустил губы в компот и лакал, пока не раздулся живот. Напившись, я уже без алчности заглянул в кастрюлю, оценил уровень компота в ней и понял, что переборщил. Я пошел на кухню, взял литровую банку с водой, долил в этот компот. Попробовал. Дикая безвкусная жижа. За такое мне голову могут оторвать. Пока не оторвали, она продолжала лихорадочно работать. Решение пришло через минуту. Я сбегал к муравейнику, набрал в спичечный коробок его обитателей и запустил их в кастрюлю.

Вечером всей семьей сели обедать. Когда пришло время компота, мама принесла кастрюлю, подняла крышку и всплеснула руками. Я очень боялся, что она выловит муравьев, разольет компот по стаканам и мое преступление станет для всех очевидным. Сколько веревочке ни виться… Обошлось. Мама просто вылила содержимое кастрюли в ведро, и мы остались без компота. Я, конечно, испытывал легкие угрызения совести, но радовался, что пронесло.

Вспоминая историю более чем полувековой давности, я прихожу к выводу, что это была моя первая кулинарная хитрость.

Другая история из далекого детства, несомненно повлиявшая на становление моей личности. Мы с папой, мамой и друзьями семьи – генералом армии Корневым и его супругой, едем на роскошном генеральском ЗИСе в подмосковную Малаховку снимать на лето дачу.

На обратном пути я все время зудел, что очень хочу пить. Воды в машине не было, и мама сказала: «Мы сейчас расположимся в лесу, перекусим и попьем чаю. Ты мальчик взрослый – потерпи». А я, пятилетний, продолжал нудить: «Пить хочу. Пить…»

Наконец расположились в лесочке, постелили скатерку, вытащили закуску – зелень, помидоры, колбаску, сырок. Генеральский шофер разлил водку, этак по половине граненого стакана. Пока кто-то из взрослых предлагал выпить за то и за это, я схватил ближайший стакан с прозрачной жидкостью и хлобыстнул добрую его половину – уж больно хотелось пить. Увидев, как меня перекосило, мама закричала так, словно я хватанул цианистого калия, вырвала из моих рук стакан, прижала меня, отчаянно ревущего, к себе. Папа же сохранил хладнокровие: со словами «Ничего страшного» взял меня на руки, налил полный стакан воды, заставил выпить. Все с ужасом смотрели: что будет с ребенком? А ребенок через несколько минут «поплыл», слезы высохли, рот растянулся в бессмысленной улыбке. Еще минут через пять я заснул и проспал часа четыре.

Давно знаю, что ничего случайного в жизни не бывает. Ведь не зря же моя тетушка Мария Ивановна служила секретарем дирекции именно Вахтанговского театра, студию которого я много позже закончил. В театре она была всеобщей любимицей и опорой: опохмеляла после запоя ставших позже знаменитыми актеров, одалживала деньги, восстанавливала пошатнувшиеся браки, спасала от увольнения… Надо сказать, что родители широко пользовались близким родством с Марьванной и частенько ходили на спектакли, прихватив с собой меня, грудного. Тетушка клала меня на директорский кожаный диван, который я благополучно весь прописал. Это и была моя первая «прописка» в театре.

Однако, чтобы прописаться в театре по-настоящему, необходимо капитально погрызть всяческие науки. А я в школе учился ужасно, особенно люто ненавидел науки точные, из химии сумел запомнить только слово «валентность», да и то потому, что оно казалось мне неприличным. Зато очень любил учить и читать наизусть, несмотря на сильную шепелявость, стихи и прозу. Когда к нам приходили гости, я с большим удовольствием декламировал и не понимал, почему же они так смеются.

Надо сказать, был я толстеньким мальчишкой с большими щеками. Меня во дворе прозвали Пончиком. Самое интересное, что много лет спустя уже в зоне – о чем я еще расскажу – я страшно похудел, но щеки по-прежнему оставались, как у хомячка. Вообще же эта часть лица приносила мне в жизни определенные неудобства, особенно когда у друзей пошли дети. Куда ни приду, молодые отцы с подозрением косятся на меня: их младенцы – такие же щекастые и голубоглазые. «Гляди-ка, что-то наш на Долинского похож…» – озадаченно чесал затылок новоиспеченный папаша. Впрочем, подозрения были напрасны – я твердо усвоил завет отца: «Запомни, жена друга для тебя не женщина! Но если она тебе очень нравится, он тебе не друг».

В школе я не только неважно учился, но был еще отпетым хулиганом и отчаянным вралем. До сих пор помню, в каких муках подтирал в дневнике очередную двойку. Тут были и муки совести, и мучительное преодоление чисто технических проблем – я расчленял бумагу по волоконцам, часами орудуя ластиком и бритвой. Когда разгневанные учителя звонили родителям, я хватал трубку и, меняя голос, отвечал басом: «Хозяев нету дома», – прикидывался то ли водопроводчиком, то ли управдомом. Меня неоднократно выгоняли из школы за драки. Когда я приходил в новую, за моей спиной слышался уважительный шепот «малявок»: «Тот самый Долинский…» Странно все-таки: вроде бы из интеллигентной семьи – папа главный инженер Литфонда, мама первая пионерка Москвы, – а такой у них уродился драчун и забияка. Может, во мне взыграли родительские мамины гены азартных преферансистов?