Александр Каневский - Смейся, паяц!

Но их попытки продолжались.

Однажды я, Юра и Толя пришли в ресторан «Динамо». К нам тут же подсел средних лет мужчина, назвавшийся Вадиком, с явно выраженной «голубой» внешностью. Он просто млел рядом с Юрой, смотрел на него масляными глазками и всячески старался понравиться.

– Юрочка, что ты хочешь выпить?

Юра не успел ответить – за него это сделал я:

– Юра хочет водки!

– Это мы мигом! – «влюблённый» засуетился, подозвал официанта, заказал бутылку «Столичной».

– Юра хочет две бутылки, – уточнил Толя. И добавил, – Юра любит к водке икру.

– Сейчас будет икра! И салат «Оливье»! И бифштексы с кровью!..

– А мороженое? – обиженно подсказал я.

– Конечно! И мороженое, и кофе!..

– Юра любит с ликёром, – уточнил Толя.

– Сейчас, сейчас!..

Не дожидаясь официанта, Вадик побежал заказывать.

– Сволочи! Альфонсы! Сутенёры! – ругался Юра. Но мы жестко потребовали:

– Ради такого ужина – терпи!

Мы пили, ели, опять пили… Вадик вливал в Юру рюмку за рюмкой и, уверенный, что «клиент готов», стал обнимать его, сперва за плечи, а затем всё ниже и ниже, и периодически приглашал его в туалет. Юра напоминал Везувий перед извержением. Он сидел со сцепленными руками, сдерживаясь из последних сил, и только иногда цедил сквозь сжатые зубы: «Заканчивайте скорей, гады!». Рука Вадика уже опустилась ниже Юриной талии.

– Ну, всё! – сжалились мы с Толей, – Юра наелся и напился, теперь ему надо в туалет.

– И мне, и мне! – выкрикнул Вадик, – Пойдём, Юра!

– Подожди. – Юра подозвал официанта, тот подал счёт, Вадик его оплатил. – А вот теперь пойдём, – угрожающе произнёс Юра, и они ушли.

Вернулся Юра один, чертыхаясь и отряхивая руки:

– Ненавижу собственную жопу!

– Не смей её ругать, – возмутился я. – Это наша кормилица!

Вадика мы больше не встречали. Никогда.

Не могу не рассказать о моём двоюродном брате Роме, который был старше меня на два года; в детстве, в отрочестве – это большая дистанция. С шестнадцати лет уже ходили легенды о его амурных приключениях. Рома не был красавцем, но обладал магическим влиянием на женщин и был очень популярен среди сверстников. Как говорила наша бабушка: «Ромочка ложится в постель с женщиной сразу после слова «Здрасьте». Когда узнавали, что я его брат, изрекали: «А, ты брат Ромы? Значит, твой путь предопределён!».

Однажды летом мы, небольшой компанией нацелились на Кавказ. Разработали маршрут: сперва в Одессу, там ночуем и утром на теплоход. Когда были куплены билеты, я заказал междугородний разговор с Ромой (он тогда учился в одесском университете на юридическом факультете) и сообщил, что такого-то числа буду вечером в Одессе, и спросил, как с ним встретиться. Рома очень обыденно ответил:

– Спроси на Дерибасовской.

– Кого спросить? – удивился я.

– Кого-нибудь. Я всех предупрежу, они будут знать, где я.

Ответ насмешил моих попутчиков, они не поверили. Но я, зная Рому, всё-таки увлёк их на Дерибасовскую. Улица была заполнена гуляющими. Я подошёл к первой встреченной парочке и спросил:

– Простите, вы не знаете, где сейчас Рома?

Вопрос, конечно, был идиотский, но парень не удивился:

– Вы его брат, да?.. Он просил передать, что ждёт вас до девяти на Приморском бульваре…

– …а после девяти – в ресторане гостиницы «Красная», – добавила девушка, – швейцар вас пропустит.

Мои ребята были потрясены:

– Невероятно! Неужели его действительно все знают?.. И как можно предупредить всю улицу?!

– Это – Рома! – гордо ответил я.

К моменту Роминого окончания университета декана юридического факультета перевели в Москву. Он любил Рому и правдами и неправдами вытащил его в столицу и устроил юрисконсультом в юридический отдел какого-то крупнейшего проектного института. Через полгода Рома стал руководителем юридического отдела, а через год – одним из заместителей директора. Я спросил его о секрете такой головокружительной карьеры. Он объяснил:

– Началось с того, что я не проиграл ни одного дела в суде, а это дало институту миллионы прибыли.

– Как тебе удалось только выигрывать?

– А я трахал судей.

– А если судья был мужчиной?

– Я давал ему отвод. Если назначали следующего мужчину, снова отводил. До тех пор, пока не появлялась женщина. А там уже дело техники.

Это звучало хвастливо и неправдоподобно, но я ему верил, я знал, что там, где касалось его амурных похождений, Рома никогда не врал: отношения с женщинами – это было святое, главное дело его жизни: его нельзя было унижать ложью.

Со временем он женился, стал отцом, но продолжал вести прежний образ жизни: возвращался домой ночью, пьяный, перепачканный помадой, а иногда вообще не ночевал. Жена, которая его боготворила, готова была прощать и мириться, но восстали тесть и тёща. Тесть, занимающий какой-то очень высокий пост, настоял на разводе и помог ему купить кооперативную квартиру, где Рома и зажил на полную мощность: лилась рекой водка, гуляли друзья и сменялись женщины.

С годами от такого образа жизни у него развилась сердечная недостаточность, сжималось сердце, не хватало воздуха. Однажды ночью случился приступ, его забрала «Скорая помощь», из лёгких откачивали жидкость. Узнав об этом, мы с Лёней на следующее утро поспешили к нему в больницу. В отделении я спросил у дежурного врача, где лежит Рома.

– Идите по коридору, услышите женский смех – он там.

Этот ориентир действительно привёл нас в его палату. Он лежал под капельницей, а рядом с ним сидели и три молоденькие медсестрички и хохотали.

Когда мы остались одни, я решил провести душеспасительную беседу.

– Рома, это первый сигнал, пора сбрасывать темп, потому что…

– Стоп, стоп, стоп! – прервал меня Рома. Он был ещё очень слаб, произносил слова тихо, но внятно. – Когда мне это говорят папа и мама, я делаю вид, что слушаю. Но от тебя я этого слышать не хочу.

– Почему?

– Потому что ты-то понимаешь, что я иначе жить не могу. Перейти на молоко и кефирчик? Совершать прогулки перед сном?..

– Но иначе ты умрёшь!

– Умру. Но умру так, как жил: после застолья с друзьями, в постели с красивой женщиной, а ещё лучше – на ней!

Так и произошло. После весёлой гулянки, во время любовных объятий, ему стало плохо, и его очередная подруга вызвала «Скорую». Спасти его не удалось – он умер в сорок шесть лет. На его похороны слетелись все его однокурсники – из Одессы, из Киева, из Батуми, сняли зал в ресторане, весь вечер заказывали оркестру Ромины любимые песни, пили за его упокой и плакали, плакали, плакали.