Наталья Богатырёва - «В институте, под сводами лестниц…» Судьбы и творчество выпускников МПГУ – шестидесятников.

Институт был для Кима, как и для всех его друзей-МГПИшников, местом творческой самореализации. Он был активным автором и участником капустников-обозрений, которые его команде перешли по эстафете от мэтров – Визбора, Красновского, Ряшенцева, Кусургашева, Фоменко. Роза Харитонова вспоминала, как в одном обозрении Ю. Ким, представляя, как он будет работать в Казахстане, пел: «Я казах, и отец мой казах, и мой дедушка тоже казах».

Не пропускал Юлий Ким и заседаний литературного объединения. Публиковался в «Ленинце» и «Словеснике». В официальной институтской печати выходили серьёзно-патриотические, но при этом абсолютно искренние стихи вроде поэтической передовицы «Нам сорок лет», приуроченной к очередному юбилею Октябрьской революции: «Я помню, словно видел сам, как гибли лучшие бойцы, как гордо отдали отцы дела несделанные – нам, и жизнь недожитую – нам…» Из этой же серии поэма «Война», которую в стенгазете иллюстрировал Юрий Коваль. Эта поэма была «вся насквозь проникнута гражданским антивоенным пафосом». Впрочем, в 1957 г. в «Ленинце» было напечатано довольно острое по тем временам стихотворение «Червивый гриб». В записных книжках Ю. Кима под этим стихотворением значится пометка: «Очень нравится Ряшенцеву». Современным студентам, кстати, тоже очень нравится.

Ю. Ким, А. Ненароков

В стенной печати можно было себе больше позволить. Например, «стихотворную дуэль» с Визбором. Ким в лирической зарисовке «Весна», которая дышит свежестью и обаянием юности, порадовался мартовскому дню. А Визбор, как образцово-показательный советский поэт, в стиле Маяковского призвал младшего легкомысленного товарища заняться «практическим строительством социализма», а не прислушиваться к узколичным переживаниям. Опус Визбора заканчивался строками: «Хочу, чтобы к моим стихам шли, как за советом в обком». Ким не промедлил с ответом, полушутливым-полусерьёзным, и читать этот стихотворный дружеский поединок двух выдающихся бардов современности сегодня и трогательно, и немного грустно.

Пробовал себя Юлий Черсанович и в амплуа автора проблемных статей о вопросах преподавания литературы в школе. Были там очень дельные мысли: «Культура мысли наших будущих питомцев разовьётся в той степени, в какой она развита в нас самих. Только думающий научит думать. Это главное, чему надо учить». («Ленинец», 1958 г., 13 апреля).

Как критик Юлий Черсанович выступил в «Словеснике» с нелицеприятным анализом одиозного романа В. Кочетова «Братья Ершовы». Так ещё студентом Юлий Ким проявил принципиальность и нежелание молчать, когда на его глазах творится несправедливость. Кочетов был редактором журнала «Октябрь», которому идейно противостоял «Новый мир», возглавляемый А. Твардовским. Позиция Кочетова по отношению к правящей партии и гегемону – рабочему классу – сполна проявилась в романе «Братья Ершовы», насквозь идеологизированном, но в художественном отношении безнадёжно слабом. Юлий Ким не был антисоветчиком и свою многострадальную родину всегда любил. Поэтому и встал впоследствии в ряды правозащитников. Как и другие думающие, неравнодушные к судьбе страны молодые люди, он искренне хотел, чтобы жизнь в ней стала лучше, справедливее. А потому совершенно правильно полагал, что верноподданнические книги типа кочетовской раздражают людей и восстанавливают их против советской власти: «Плохая художественность губит самую высокую идею».

А вот песен Ю. Ким в институте почти не писал: «Я сочинял их, просто чтобы не отстать от этого повального увлечения, посмотреть, что я в этой области умею, но не всерьёз, а просто так, побаловаться. И я все пять лет пробаловался в этом жанре. Ни одной серьёзной песни. Упаси Боже, после Визбора что там было делать!» [38]

То, что Ю. Ким самокритично называл ёрничеством и дурачеством, было весьма талантливым: и «Шванке», и «В лесничестве», и «Кучер Афонька»… Но правильно подметил В. Коржиков, что этот дух весёлого ёрничества мог появиться только после 56 года. До этого осмысление жизни было более трагичным, по крайней мере, у самого Коржикова…

Ю. Ким, Б. Окуджава, 70-е гг.

Песни, которые сделали Юлия Кима популярным автором-исполнителем, родились уже после института, на Камчатке. До 1990 г. в МГПИ существовала система распределения молодых специалистов в школы, которые нуждались в учителях. А нуждались школы в учителях всегда. В 50-е годы выпускники МГПИ разъезжались по городам и весям нашей необъятной страны: в аулы Кавказа, глухие деревни Алтая, маленькие города Сахалина. Кто-то по своей воле, с романтическим энтузиазмом, кто-то скрепя сердце. Ю. Ким вспоминал, что процедура распределения носила полурепрессивный характер. Студентов, не желавших покидать столицу, пугали невыдачей диплома. «В коридорах раздавались слёзы и стоны истязаемых. Поэтому, когда я с лёгкой душой сказал: «Я – на Камчатку», – начальство наперебой стало жать мне руки, и случись тут под рукой орден Ленина, наградили бы сию же минуту. А мне и в самом деле хотелось куда-то вдаль, а дальше Камчатки была только Америка, но туда ещё не пускали». [39]Вернувшись после распределения в общежитие, Ю. Ким сочинил первую свою песню о Камчатке – «Рыба-кит» (1959 г.). Она и «Губы окаянные» вошли в фильм о бардах – «Семь нот в тишине».

Годы, проведённые на Камчатке, Юлий Ким вспоминает как счастливейшие годы своей жизни. «Я с наслаждением вспоминаю работу в школе, потому что мне это удавалось… Я это делал вдохновенно. Не менее вдохновенно, чем сочинял песни». А сочинял Ким много, в основном для организованного им школьного ансамбля «Рыба-кит», который прославил посёлок Анапку, играючи завоёвывая призы на конкурсах художественной самодеятельности. Вот тогда и появились хиты «Капитан Беринг», «Тундра моя», «Тумгутум» – песни, в которых запечатлён суровый и романтичный быт моряков-камчадалов. Зазвучали уморительные, остроумные песни для других «капустных» композиций – «Колька-хулиган», «Двоечная песенка», «Хулиганская». Какое прелестное поэтическое озорство, проказливость – но в границах художественного вкуса, здравого смысла и иронии: