Валерий Лейбин - Сабина Шпильрейн: Между молотом и наковальней

Один Бог знает, что пережила Сабина в тот момент, когда читала письмо профессора Фрейда, которое оказалось, к ее огорчению, слишком сухим и лаконичным.

Фрейд в присущей ему прямой манере, не щадя самолюбия незнакомой ему женщины, отказал ей в аудиенции. В то же время он сообщил о своей готовности вернуться к рассмотрению ее просьбы, если она в письменном виде изложит содержательные мотивы этой просьбы.

Сабина была не только разочарована, но и подавлена ответом профессора Фрейда. Однако, неоднократно перечитав полученное из Вены письмо, она поняла, что, несмотря на отказ в аудиенции, ей предоставляется возможность продолжить переписку с основателем психоанализа. И Сабина не упустила представившейся ей шанс.

Она вновь написала профессору Фрейду, после чего между ними завязалась переписка. Во всяком случае, Сабина не только донесла до венского патриарха свои собственные переживания по поводу отношений с цюрихским врачом, но и назвала его имя. Этим врачом был Карл Густав Юнг, который использовал психоаналитические идеи в своей профессиональной деятельности и на которого Фрейд в то время возлагал большие надежды.

Да, профессор Фрейд оказался по-своему справедливым и участливым человеком, пытавшимся помочь Сабине своими советами. Она по достоинству оценила его благородство, хотя не всегда следовала его рекомендациям.

Впрочем, одно дело – личное сочувствие и стремление профессора каким-то образом, не будучи третейским судьей и оставаясь профессионалом, избежать вмешательства в деликатные отношения между русской девушкой и цюрихским врачом. Другое дело – новые идеи, которые Сабине предстояло изложить на заседании Венского психоаналитического общества.

Поэтому, вспомнив эпизод с первым письмом профессору Фрейду, Сабина с каким-то тревожным чувством подходила к зданию, в котором по средам собирались венские психоаналитики.

Как отреагирует профессор Фрейд на ее доклад? Примут ли венские психоаналитики ее идеи? Чего вообще можно ожидать от венцев, ревниво относящихся к цюрихской школе и к Юнгу как протеже Фрейда?

Знают ли венские психоаналитики об ее отношениях с Юнгом? Не стала ли поведанная ею Фрейду история личных переживаний достоянием других психоаналитиков? Смогут ли они провести надлежащую грань между личными пристрастиями и профессиональными интересами?

– Пошевеливайся, старая кляча!

Гортанный крик здоровенного немца, замахнувшегося прикладом на идущую впереди Сабины еврейку, тяжело переставляющую ноги, вырвал ее из воспоминаний о ноябрьской Вене.

Еще не вернувшись в реальность, Сабина машинально съежилась, как будто удар приклада предназначался ей, а не этой незнакомке. Ее старшая дочь Рената крепче сжала локоть матери, и они попытались ускорить шаг. Спотыкаясь на пыльной дороге, растянувшаяся на несколько метров колонна евреев продолжала свой нелегкий путь навстречу неизвестности.

Подгоняемая грозными криками немецких молодчиков, Сабина из последних сил передвигала свои уставшие ноги и время от времени пыталась стереть с лица пыль, поднимающуюся клубами от толпы бредущих по дороге евреев. Ее возвращение в кошмарную реальность сопровождалось неотступной мыслью, которая в последнее время не давала ей покоя.

Почему немецкая нация с такой яростью преследует русских евреев? В чем их вина? В том, что они допустили большевизм и не препятствовали пролитию крови своих братьев? Или есть нечто глубинное, относящееся не только к русским евреям, но и к иудеям вообще?

Сабина слышала по радио о том, что немцы повсюду уничтожают евреев. Но она не верила этим сообщениям, считая их пропагандистским трюком советских идеологов, стремящихся вызвать у населения ненависть к немцам. Да и как можно верить тем, кто в тридцатые годы арестовывал ее друзей и родных!

В сознании Сабины немецкая нация всегда была оплотом надежности и порядка. О культуре уже и говорить не приходится, поскольку на протяжении двух десятилетий она восхищалась достижениями европейской цивилизации, где немецкой музыке, поэзии и литературе отводилось особое место.

Чего стоила только ее любовь к музыке Рихарда Вагнера! Вагнеровское «Кольцо Нибелунгов» заворожило ее. Особенно ей понравилась одна из частей тетралогии «Рейнгольд», где музыка Вагнера в наибольшей степени проникнута трагическим пафосом.

Но в последние месяцы Сабина столкнулась с реальными фактами вандализма, погромов и убийств, которые совершали представители немецкой нации. Оккупация фашистами Ростова-на-Дону открыла ей глаза на чудовищные вещи, не замечавшиеся ею ранее. Более того, ее собственная жизнь и жизни ее дочерей оказались под угрозой, исходящей от представителей немецкой культуры, ранее являвшихся для нее идеалом.

Сабина стала ощущать своего рода раздвоение сознания. Нечто подобное имело место в ее жизни и ранее, когда она была ребенком, а также в период лечения в клинике Бургхольцли. Но в те времена раздвоение сознания было связано с личностными переживаниями.

Теперь же состояние Сабины уходило своими корнями в глубинные размышления о жизни и смерти, навеянные не столько личностными переживаниями, сколько историческими событиями, связавшими в единое целое прошлое и настоящее.

Пожалуй, впервые в жизни перед Сабиной во всей свой остроте встал сакраментальный вопрос об иудеях как изгоях, чья жизнь – вечная борьба за существование среди остальных людей, с недоверием и презрением относящихся к евреям.

Ранее этот вопрос не был для нее сколько-нибудь мучительным, поскольку ее детство не омрачалось материальными или социальными притеснениями.

Сабина родилась 25 октября 1885 году в еврейской семье. Ее отец Нафтул Шпильрейн был состоятельным и уважаемым в Ростове-на-Дону человеком. Он владел несколькими доходными домами, торговой компанией и мог содержать свою семью в достатке, позволявшем избегать волнений за будущее детей.

Соблюдаемые в семье еврейские обычаи, несомненно, наложили отпечаток на формирование характера Сабины. Но они не помешали развитию ее фантазий о желании иметь ребенка, в котором соединилась бы еврейская и арийская кровь. Может быть, поэтому перед ней долгое время не стоял вопрос об иудеях как изгоях.

И лишь в период оккупации фашистами Ростова-на-Дону, сопровождавшейся уничтожением евреев, Сабина оказалась втянутой в глубокие раздумья о судьбе несчастных иудеев.

К тому времени, будучи в эмиграции в Англии, Фрейд опубликовал нашумевшую работу «Человек Моисей и монотеистическая религия». В полном варианте она вышла в свет в 1938 году, но в силу развернутой репрессивной политики в Советском Союзе Сабина, находясь в Ростове-на-Дону, вряд ли имела возможность ознакомиться со скандальными идеями ее автора.