Константин Левыкин - Памятью сердца в минувшее…

Еще три девочки запомнились мне из предпоследнего ряда на фотографии. В нашем классе учились две сестры Кочегаровы, жившие в частном доме около Ярославского рынка на Суконной улице. Я, кажется, уже упоминал эту фамилию в связи с описанием Чулковского двора по Третьей Мещанской. Семья Кочегаровых, как и наша, несколько лет проживала в том же дворе на положении временных квартиросъемщиков и почти одновременно с нами переселилась в приобретенный на Суконной улице дом. Семья была большая. Может быть, это даже были две семьи. Скорее всего, дом приобрели два брата, и у каждого из них была своя семья. Мои одноклассницы Кочегаровы были двоюродными сестрами. Одну из них звали Надя, а имени другой я не помню. Были у них старшие сестры и братья. С ними были знакомы мои братья и, кажется, даже ухаживали за красивыми девушками-сестрами. Одну из них я запомнил по любительской фотографии, сделанной во время проводов на действительную службу в Красную Армию моего старшего брата Николая в 1934 году. А с Борисом Кочегаровым, одним из братьев моих одноклассниц, я был знаком сам. Он был постарше меня года на два-три, но иногда мы в одной команде играли в футбол и часто встречались на представлениях нашей рыночной клоунады.

Между прочим, дом Кочегаровых и остатки его обитателей исчезли из поля моей памяти сравнительно недавно. Дом простоял до начала шестидесятых годов, до тех пор, когда на его месте был построен многоэтажный дом и исчезла сама Суконная улица. С ней вместе исчезли и последние ее обитатели. Но до недавнего времени знакомые кочегаровские лица нет-нет да и возникали перед моими глазами на рынке, в магазине, в трамвае или просто на проспекте Мира, именовавшимся в памятные тридцатые годы просто Ярославским шоссе. Бориса Кочегарова, например, я признал однажды в образе добропорядочного пожилого человека, отдыхающего на скамеечке по утрам и в полдень на 4-й Лучевой просеке, в Сокольниках. Я пробегал мимо него по утрам во время физзарядки. Решил однажды я с ним поговорить. Присел рядом. Он посторонился, но особого внимания на меня не обратил. А я ему сказал: «Здравствуйте!» Стал завязывать вроде бы развязавшийся шнурок кроссовок. И, нагнувшись, как бы между прочим, говорю: «А я ведь вас знаю. Вы – Кочегаров». Он пристально посмотрел на меня, но узнать не смог. Тогда я стал рассказывать ему его биографию тридцатых годов, и даже про Третью Мещанскую, и Чулков дом. Мой случайный собеседник был очень удивлен, как мне показалось, даже до испуга. И тогда я раскрылся. Дальше мы стали вспоминать вместе и его сестер, и братьев, и моих братьев, и наших родителей. От Бориса я узнал, что и его родословная начиналась где-то в российском крестьянском Черноземье и что по знакомой причине родители оставили свою деревню в конце двадцатых. Все наше прошлое показалось нам сродни. Вспомнили мы и нашу школу, и Ярославский рынок, и огромную грязную лужу в конце Суконной, и наши бараки, и про то, как началась война, и про тех, кто на нее ушли и не вернулись.

Спросил я у Бориса и про моих одноклассниц – Надю и ее сестру, имени которой я не запомнил. Он сказал мне, что Надя жива, здорова и красива, несмотря на годы. Он подтвердил мое предположение, что ее я мог встретить в детской поликлинике, когда однажды был там со своим маленьким Димой. Только он уточнил, что Надя-то тогда была уже бабушкой. А я запоздало пожалел, что, встретив ее, не нашел предлога для возобновления знакомства. С Борисом с тех пор мы встречались часто до тех пор, пока я бегал на зарядку. Я-то тогда еще бегал, а он уже жаловался на сердце. С тех пор много лет я его не встречаю, хотя мимо дома, в котором он жил, прохожу еще довольно часто. На зарядку в Сокольники я уже, конечно, не бегаю. Не спросил я у Бориса адреса Нади. Ну а если бы даже и спросил, вряд ли бы им воспользовался.

Теперь всякий раз, когда я снова беру в руки старую школьную фотографию, я гляжу на сестер Кочегаровых и, к сожалению, не могу вспомнить которая из них Надя. Вот и все про Кочегаровых. А род-то их, я уверен, не оборвался!

Я продолжаю вглядываться в лица своих одноклассников и никак не могу понять, как получилось, что имена и фамилии некоторых из них мне запомнились, а другие позабылись напрочь. Лица-то все смотрят на меня с фотографии знакомые. Мне кажется, что всех их я узнал бы при встрече, но по имени уже, увы, не назвал бы. Так это произошло однажды в парикмахерской на проспекте Мира, лет десять тому назад. В дамском зале я обратил внимание на показавшееся мне знакомым лицо мастера. Сидя в ожидании своей очереди, разумеется, к мужскому мастеру, я наблюдал за работой этой пожилой женщины и силился вспомнить, когда и где мы с ней вместе учились. То, что это было так, я не сомневался. Но ответ на возникший вопрос в моей памяти так и не нашелся. Подошла моя очередь к моему мастеру. А когда я выходил из парикмахерской, то заинтересовавшего меня лица я уже на рабочем месте не увидел.

После этого я раза два специально заходил в салон, чтобы разгадать эту загадку памяти. Но, видимо, каждый раз попадал не в ту смену. Не заставал я свою одноклассницу на работе. А потом любопытство мое прошло. Но вот теперь я вспомнил про парикмахерскую, обратив внимание на девочку-пионерку в первом ряду фотографии нашего 4 «Д». Конечно, это была она. В лице ее сохранились запомнившиеся мне черты. Но имени ее и фамилии я так и не помню, так же, впрочем, как и многих других имен. Зато запомнил фамилию другой девочки-пионерки, стоявшей в предпоследнем ряду рядом с Кочегаровой. Имени ее я не помню, но по фамилии она была Гречко. Я не могу себе объяснить, почему мне запомнилась фамилия этой девочки. Мы с ней не дружили, в общих играх рядом не были, не ссорились, да и, можно сказать, друг друга не интересовали. Казалось бы, не могло остаться никаких оснований, чтобы я мог узнать ее через тридцать лет. Но однажды, в середине уже шестидесятых годов, я узнал эту свою одноклассницу совсем в ином образе. Она выглядела шикарной дамой, в очень дорогом, во все времена, черном каракулевом манто. На руках ее, на всех пальцах, я успел разглядеть перстни и кольца с камнями, наверное, неподдельными. Словом, рядом со мной на троллейбусной остановке напротив Дома обуви стояла полнотелая, благополучная дама, наверное, уже бабушка. Меня она не только не узнала, но и просто обошла взглядом. А я сразу определил – это была бывшая моя одноклассница Гречко. Вот и все. После этого еще несколько раз встречал ее то на Ярославском рынке, то около магазинов на проспекте Мира. Всякий раз она обращала мое внимание на признаки ее высокого материального благополучия и всякий раз у меня не возникало никакого желания возобновить знакомство. Мне почему-то казалось, что не нашли бы мы с ней предмета для разговора.