Михаил Губогло - Антропология повседневности

На протяжении двух постсоветских десятилетий исследования повседневности расширяли предметную область этнологии, имеющей вкус к этой тематике в России еще с середины XIX в. Повседневная жизнь открыта и неисчерпаема. Сохраняя культурное наследие народа и, вступая в диалог с вызовами времени, она увлекает специалистов многих направлений гуманитарного знания. Значительный вклад в ее изучение внесли своими организационными усилиями и исследовательской деятельностью академик РАН, Ю. В. Бромлей, член-корреспондент РАН Р. Г. Кузеев, а также член-корреспондент АН Республики Молдова В. С. Зеленчук. Возвращаемое прошлое и конституированное будущее, – как показывает М. Н. Губогло в очерках о каждом из них, – едва ли не главные тренды, по которым двигалась исследовательская мысль крупномасштабных ученых. Оба направления отражены в их трудах, в том числе в этногенетических сочинениях и в разработке методологических основ этнографии.

Один из ближайших друзей М. Н. Губогло, рано ушедший из жизни В. Н. Шамшуров, талантливый музыкант, один из тех, кто стоял у истоков этносоциологии, участник многолетней советско-вьетнамской этносоциологической экспедиции, заместитель министра по национальной политике – стал героем одного из очерков, включенных в книгу.

В познании повседневности важно не только исследование креативной деятельности человека, но и личности ученого, поэта, художника. Каждый из героев очерков был одержим творчеством и любовью к своему делу, народу и своей земле. Все они любили часто ездить, гореть желанием желаний, уметь много хотеть и добиваться, дружить и помогать. Они могли, не теряя сегодняшний, ценить завтрашний день и прошлые времена, привыкая одновременно к ускоряющимся темпам жизни и сохраняя преданность и любовь к своему делу.

В заключительной части книги в центре внимания М. Н. Губогло – повседневная жизнь, изображаемая в современной живописи Гагаузии.

За сравнительно короткий по историческим меркам срок новоявленная живопись уверенно шагнула на сцену высокого изобразительного искусства, опираясь на ценности традиционной культуры гагаузского народа и на мощные художественные корни русского, европейских и других народов евразийского пространства.

Векторы становления и вызревания изобразительного искусства Гагаузии основаны на изображении и осмыслении повседневности. Возникновение и развитие совпали по фазе с частью этнополитической жизни гагаузского народа. Тем не менее отраженная в ней проблематика связана скорее с изображением повседневной, чем политической жизни. Основная тематика связана с бытовой экологией, с запечатленными временами года и суток, воспеванием красоты родного края и основ традиционной культуры. Ее историческая миссия состоит в укреплении самосознания, этнической и гражданской идентичности.

Раскрытие образов Времени через автобиографию и биографии своих коллег и друзей представляет собой новый, относительно малоизвестный в этнологии прием с целью изучения акторов этнической истории и социальной жизни. В текстах о поствоенном и постсоветском времени, а также о временах оттепели и застоя, научный анализ сочетается с художественно выраженными стилистическими кусками. Такой подход напоминает подготовку обычной научной монографии или романа в виде отдельных самостоятельных рассказов или очерков с автономными ссылками и автономным научным аппаратом. Однако, в отличие от романа, в предлагаемых текстах о времени и замечательных представителях эпохи нет места для вымысла. В них речь идет только о фактах, событиях и действиях в потоке реальной действительности.

В заключение надо отметить новаторский характер источниковой базы, на которой основана книга М. Н. Губогло. наряду с автобиографическими очерками, в ней представлены произведения художественной литературы и живописи, в том числе такой малоизвестный источник, как дарственные надписи на книгах, подаренных известному молдавскому этнографу, поэту и общественному деятелю – С. С. Курогло.

Всем известно, М. Н. Губогло – неисправимый романтик. Поэтому его воспоминания основаны на противопоставлении двух миров – возвышенного и низменного. Однако подготовленные тексты его новой книги данной антитезой не исчерпываются. Ему, познавшему путь в лихолетье депортационного режима, присуща острая социальная чувствительность, скрытая до поры до времени под жестким идеологическим прессом и деликатно проявляемая в современном деидеологизированном обществе. В годы становления этносоциологии как нового научного направления он был скорее очевидцем и регистратором процессов и событий, чем радикальным критиком и хулителем времени. Он не обижен на мир, он радуется жизни.

Замысел трилогии «Смыслы повседневности», включенной в данное издание, возник из позднего вопроса о том, как соотносятся между собой концептуальные решения одного и того же по сути явления реальности. Аспекты и грани повседневной жизни можно отображать многими путями: социологическим измерением в научных исследованиях, поэтическими образами в литературе, живописными произведениями в изобразительном искусстве. Всех возможных подходов, пожалуй, и не счесть… Я ограничился трехмерным видением. В основу первой книги были положены главным образом личные воспоминания и литературные источники о поствоенной повседневности на примере сопоставления реалий домашнего очага и школьной социализации во времена на рубеже 1940–1950-х гг.

Несмотря на то что время на рубеже 1940–1950-х гг. наполнено сложными и противоречивыми социально-экономическими процессами, ход которых во многом определил последовавшую хрущевскую оттепель и брежневский застой, и далее в какой-то мере повлиял на развал Советского Союза, до сих пор остается относительно малоизученным периодом советской истории второй половины XX в. Однако «это время заслуживает своего анализа, в том числе и с точки зрения процессов в сфере общественного сознания». Выдвигая эту задачу В. А. Тишков имеет «в виду в данном случае верхушечную идеологию, которая в тоталитарном обществе того времени была важна для формирования устремлений и настроения людей, их ценностных ориентиров» [Тишков 2013: 291].

Названная тема, безусловно, может занять видное место в предметной области этнологии и антропологии повседневности, так как в послевоенном периоде, во-первых, не утихла боль от жертв, принесенных народами на алтарь победы, во-вторых, не исчезла коллективная травма, полученная некоторыми народами в результате насильственных депортаций, в-третьих, вопреки тому, что тяготы и лишения военного времени носили всеобщий характер, среди граждан страны зрела надежда на улучшение жизни, в том числе условий повседневности.