Джузеппе Гарибальди - Жизнь Джузеппе Гарибальди, рассказанная им самим

Остаток дня мы посвятили погребению мертвых и исправлению тяжелых повреждений, причиненных бедному «Риу-Парду». На другой день противник держался в отдалении, очевидно готовясь снова напасть на нас. Поэтому позднее, под покровом ночи, мы при попутном южном ветре поплыли в лагуну.

С наступлением темноты мы, стараясь не нарушать тишины, перевезли на судно находившееся на берегу оружие; когда неприятель заметил наше отплытие, мы были уже далеко. Лишь утром следующего дня он настиг нас и произвел несколько выстрелов, не причинивших никакого вреда.

Мы вошли в лагуну Санта-Катарина, радостно встреченные нашими товарищами, которые удивлялись тому, что нам удалось ускользнуть от значительно более сильного противника.

В Лагуне нас ожидало известие об очень серьезных событиях. Приближение противника, обладавшего крупными сухопутными силами, а также грубое обращение с жителями провинции Санта-Катарина побудили часть населения, в том числе жителей селения Имириу (в глубине лагуны, на ее юго-восточном берегу), восстать против Республики.

Я получил от генерала Канабарро очень неприятный приказ – усмирить этот город и в наказание подвергнуть его разграблению. Я был вынужден выполнить приказание. И при республиканском правительстве обязанность беспрекословно подчиняться – отвратительная необходимость.

Гарнизон и жители приготовились защищаться со стороны лагуны. Я сделал высадку в трех милях к востоку и внезапно напал на них с тыла, со стороны горы. Гарнизон был разбит и обратился в бегство, и мы овладели Имириу.

Мне бы хотелось, чтобы ни я и никто другой, кто не забыл о том, что он человек, не оказался вынужденным разрешить грабеж.

Хотя есть пространные донесения о таких преступлениях, но я думаю, что невозможно подробно рассказать о всех мерзостях и гнусностях, которые творятся в таких случаях. Ни один день моей жизни не оставил о себе такого горестного воспоминания, не вызвал такого отвращения к человеческому роду, как этот! В тот ужасный день мне стоило тяжкого и невероятного труда обуздать насилия над населением; мне пришлось для этого, пренебрегая жизнью, прибегнуть к оружию. Однако предотвратить ужасные беспорядки, вызванные разграблением имущества, я был не в состоянии. Не помогли ни авторитет начальника, ни удары, наносимые мною и несколькими офицерами, которые не поддались необузданной жадности. Не помог и умышленно распущенный слух о том, что противник возвращается с более крупными силами, чтобы возобновить бой. Если бы неприятель действительно появился (а это не было лишено вероятности, так как его заметили на близлежащих холмах), то, застав врасплох этих опьяневших и распоясавшихся людей, он бы устроил кровавое побоище. Однако противник не решился атаковать нас. Ничто не могло сдержать разнузданных грабителей. К тому же в этом селении, хотя оно и было невелико, к несчастью имелось множество всяких припасов, и особенно спиртных напитков, так как Имириу обеспечивал провиантом немало обитателей гор. Поэтому началось повальное пьянство. К тому же, я почти не знал тех, которые высадились со мной на берег: в большинстве своем это были недавно набранные и совершенно недисциплинированные люди. Если бы в этот момент на нас напало полсотни неприятельских солдат, мы бы все погибли.

Наконец, с – помощью угроз, ударов и убийств удалось посадить на суда этих сорвавшихся с цепи зверей. Погрузив несколько бочонков водки и кое-какие припасы, предназначенные для дивизии, мы вернулись в Лагуну.

Представление о том, какого сорта люди находились под моим командованием в этой экспедиции, может дать следующий эпизод.

Один немецкий сержант, очень уважаемый солдатами, был убит в Имириу. Я приказал похоронить его, но так как люди были заняты другим, а также под тем предлогом, что этот храбрец заслужил, чтобы его тело была перевезено в Лагуну и там погребено с почестями, они перенесли тело убитого на корабль.

Проходя по корме судна и заметив свет в трюме, где во время плавания находилась большая часть экипажа, я увидел такую картину: тело немецкого сержанта, длинное и тучное, лежало посреди столпившихся людей, чьи пьяные физиономии отнюдь не свидетельствовали о благородстве. На этих рожах отражался свет сальных свечей, воткнутых в горлышки бутылок; они были поставлены на панчо, на котором лежал труп. Эти люди, которые походили на демонов, принявших обличье азартных игроков в тресет или брисколу и разыгрывавших на панчо, рядом с трупом их товарища, добытую грабежом добычу, снова напомнили мне о несчастных ограбленных жителях Имириу.

Тем временем наш авангард под командованием полковника Тейксейра отступал перед противником, который крупными силами быстро наступал с севера. Достигнув Лагуны, мы начали перевозить снаряжение дивизии на правый берег Барра, а вскоре пришлось подумать о переправе войск.

В день нашего отступления вся дивизия с большим количеством снаряжения переправлялась на правый берег. У меня было много работы, потому что, хотя численность людей была не очень велика, у нас было много кавалерии, а место, избранное для переправы, оказалось очень широким и с сильным течением. Поэтому я был занят с самого утра и до полудня, используя для переправы все имевшиеся в моем распоряжении средства.

Затем я поднялся на холм, находившийся в устье лагуны, чтобы наблюдать за появившимися вражескими судами, на которых находилось много солдат; одновременно с флотом приближались сухопутные войска.

Прежде чем сойти с холма, я дал знать генералу Канабарро, что противник собирается форсировать пролив. О намерении противника осуществить эту операцию я уже догадался, наблюдая за его маневрами с того места, где происходила наша переправа. Теперь, поднявшись на холм, я окончательно убедился в этом. Неприятельских судов было двадцать два. Они были невелики, но хорошо приспособлены для плавания на глубоких местах в устье лагуны. Я тотчас же снова передал сообщение об увиденном генералу Канабарро, ибо нельзя было терять время.

Однако, то ли из-за нерешительности генерала, то ли потому, что нашим людям действительно было необходимо подкрепиться и отдохнуть, но остается фактом, что никто не пришел вовремя, чтобы помочь оборонять устье в том месте, где можно было разгромить противника, подоспей сюда наша пехота. Правда, батарея под командованием храброго капитана Капотто, находившаяся на восточном мысу, оказала сопротивление, однако оно было очень слабым из-за неопытности артиллеристов и плохого состояния орудий. То же самое произошло и на трех небольших республиканских судах, находившихся под моим командованием. Их экипаж очень сократился, ибо в тот день многие, в том числе лучшие матросы, были заняты переправой нашей дивизии; другие же задержались на берегу, чтобы быть подальше от жестокого и неравного сражения.