Геннадий Табаков - Мои охотничьи рассказы

Но после первых неудач, сразу вспомнился тот опыт, который я получил ещё в школьные годы, охотясь на зайцев – русаков на Ставрополье. Здесь же водились зайцы – беляки, которые больше любили делать лёжки в лесу или зарослях кустарников, игнорируя открытые поля. Нельзя описать те чувства, которые появлялись у меня после обнаружения свежего следа, кажется, обострялся не только слух, но и зрение в предчувствии скорой встречи с дичью.

Азарт охоты тянул вперёд, ноги непроизвольно ускоряли шаг, норовя пуститься в бег, чтобы ускорить долгожданную встречу с преследуемым. Так незаметно пролетал день, и часто приходилось возвращаться домой без дичи, досадуя на короткие зимние дни. После охоты усталость сковывала тело, и я еле переставлял ноги, казавшиеся двухпудовыми гирями, но в голове уже мысленно строил новые планы, как буду охотиться в следующий раз, чтобы не повторить ошибок прошедшей охоты.

Охотился я в те годы часто, но большинство охот стёрлось из памяти, а запомнились только те, которые были необычными. Так, однажды, охотясь по берегу Иртыша на убранных капустных полях, я ранил крупного беляка, которого долго преследовал. Сначала заяц петлял по берегу, а потом по ледяным торосам замёрзшего Иртыша, делая там свои лёжки.

Стоял солнечный день и бегущий беляк, как спутник на небосводе выделялся среди синевы торосов. Я далеко отстал от него, на лыжах было тяжело перемещаться среди торчащих многочисленных глыб льда, занесённых снежными сугробами, но видел все его финты и круги, которыми он пытался сбить меня со следа. Накрутив кружева следов среди торосов, заяц побежал к высокому обрыву берега, где была небольшая лощинка. На середине лощины он остановился, делая непонятные мне движения, казалось рыл нору или танцевал.

Заинтригованно я наблюдал за ним, подходя все ближе и ближе. Сняв лыжи, стал подниматься по крутой лощине, держа ружьё на изготовке и удивляясь смелости зайца, подпустившего меня к себе так близко. Каково было моё удивление, когда я вплотную подошёл к зайцу и увидел его в петле, поставленной кем-то на тропе у воткнутой ветки. Он был мёртв. Такого финала охоты я не ожидал, сразу стало жалко зайца, боровшегося за свою жизнь, ловко уходя от моего преследования.

Я, взобравшись на высокий берег Иртыша, сидел и думал, как коварна жизнь, что единственная петля, поставленная кем-то на пути, все равно нашла свою жертву, которая могла быть не только зайцем, но и обыкновенной охотничьей собакой. А сколько было снято мной петель в последующих охотах в лесах Калининграда и Литвы и, всегда, я не мог понять людей, добывающих зверей таким негуманным способом. Охота должна быть на равных, кто кого! Каждый дикий зверь должен иметь свой шанс, чтобы выжить, особенно в современных условиях, когда появились совершеннейшие средства передвижения и стрельбы. Это я всегда стараюсь донести до сознания молодых охотников, особенно тех, кто любит пострелять по всему живому в природе, не думая о наших потомках.

На берегу Иртыша… Омск, 1970 г.

Я часто вспоминаю одну охоту, которая вызывает у меня улыбку. Стояли рождественские морозы, которые инеем нарядили не только деревья, но и торосы льда, напоминая сказочные пейзажи. Несколько раз я выслеживал зайца, который меня уже неоднократно и хитро обманывал, безнаказанно уходя от выстрела. Решив твёрдо рассчитаться с ним, я ранним утром нашёл его след и долго распутывал многочисленные петли и скидки в сторону, пока не подошёл к норе в снегу.

Заглянув в нору, ничего не увидел, пришлось вновь возвращаться к началу, более внимательно рассматривая следы, но опять след приводил к норе. Только на третий раз я, собираясь уже уходить, домой, ткнул лыжной палкой в нору и вздрогнул от снежного фонтана, вылетевшего вместе с зайцем, который пулей исчез под обрывом Иртыша.

Такой наглости от него я не ожидал, что ещё более раззадорило меня. Всю ночь я крутился и думал, как обхитрить этого самоуверенного зайца. Утром следующего дня сразу наткнулся на свежий след «Косого», который мог отличить от всех других. На этот раз, прежде чем залечь, он долго бродил по торосам на льду Иртыша, и мне пришлось снять лыжи и нести их в руках.

Часа три петлял по следам, пока не вышел на другой берег реки и издалека увидел на ослепительно белом сугробе бугорок снега и нору. Зная, что заяц лежит головой к своему следу, обошёл его на лыжах по большому кругу. Стараясь не шуметь, держа ружьё на изготовке, подошёл почти к самой норе и остановился, думая, что он выскочит опять в стороне.

Попрыгав на лыжах над норой, я вновь опешил от неожиданности, только теперь заяц вылетел из-под снега между лыж и, как акробат в цирке, перевернулся в воздухе, приземлившись мордочкой ко мне и замер. Стрелять так близко я не мог, а заяц со всех сил, как по барабану, стал колотить передними лапами по лыжам. Я смотрел и удивлялся его смелости, явно этот заяц был не трус, каким его рисуют в сказках. Пришлось ткнуть его стволом ружья и сказать – «Беги храбрец!» Долго я ещё стоял, наблюдая за убегающим зайцем, довольный ничейным счётом в наших отношениях.

Приехав служить в Группу Советских Войск Германии (ГСВГ), я впервые увидел ошеломляющее скопление диких гусей на скошенных кукурузных полях и, казалось, можно было оглохнуть от возбуждённого гогота и криков кормящейся птицы. Одни стаю улетали, а другие садились на поле, которое походило на полевой аэродром, утыканный многочисленными» кольями» из голов гусей на длинных шеях.

Эту картину я наблюдал во время охоты нашего полкового коллектива военных охотников в районе местечка Линум. В этом районе было много больших водоёмов и прудов, окружённых высокими камышами. Небольшие лесочки, разбросанные на прибрежных полях, служили хорошим убежищем для кабанов, косуль, зайцев и фазанов, которых было здесь много. Я восхищался обилием увиденной дичи, обитающей на маленьких участках местности, чего не видел на внушительных просторах Западной Сибири.

Иногда коллектив выезжал охотиться на гусей. Охотились обычно по берегу большого пруда, окружённого дамбами и каналами, на который вечером гуси возвращались после дневной кормёжки. Увидев высоко в небе прилетевшую первую стаю, я с удивлением смотрел, как гуси, стремительно, словно ласточки, начали пикировать к воде и ловко тормозя хвостами и лапами садиться на середину озера. А за ними прилетали все новые и новые стаи, повторяя предыдущие пируэты и наполняя воздух пронзительными криками, заглушающими все на свете в данном месте.