Геннадий Табаков - Мои охотничьи рассказы

Охота увлекла настолько, что в дальнейшем, почти все свободное от занятий время, я бродил по полям, окружённым многочисленными лесополосами из колючей белой акации, в поисках зайцев, куропаток и перепелов. Особо нравилась мне охота на «валежников», так местные охотники называли вальдшнепов из-за их любви покопаться в гнилой листве куч валежника.

Осенью, во время перелёта, этот длинноклювый лесной кулик облюбовывал для отдыха леса вокруг села, сады, лесополосы, овраги и огороды жителей окраин, где жировал в больших количествах.

Охотился я на вальдшнепа с подхода, то есть идёшь по редкому лесу, а лучше по просеке, готовый к внезапному взлёту перед собой вальдшнепа на любом участке леса, но обычно хитрая птица взлетала за спиной, когда её уже пройдёшь. Коричневая пятнистая окраска позволяла птице хорошо маскироваться, как не присматривайся, все равно сидящего вальдшнепа не увидишь.

Я быстро приноровился к этому и успевал обернуться, чтобы взять на мушку, прямолинейно летящую птицу, плавно нажимал на спуск и успевал увидеть после выстрела падающую добычу.

Долго рассматривал первого добытого вальдшнепа, ранее я не встречал такую птицу, но видел на рисунке на пачках дымного пороха» Медведь». Особо удивили большие черные пуговицы – глаза, посаженные ближе к затылку, а клюв был очень длинным и выгнутым, чтобы, видимо, удобней было доставать из-под листвы улиток, слизней и червячков.

Охота длилась пока не заканчивались патроны, а они заканчивались быстро, так было их у меня около десятка, металлические гильзы приходилось заряжать самому, а о картонных я только тогда читал.

После каждой охоты у меня на поясе болталось несколько вальдшнепов. Дома я важно отдавал их маме, а она все удивлялась, ощипав их и сварив лапшу, что от таких маленьких птичек жиру в лапше было больше, чем от большой курицы, да и вкус ни в чём не уступал куриному.

Охотился я весной и на уток, которые водились только в соседней лощине, где протекала небольшая речка со странным названием «Луценки». Вставал по темноте, надо было по полям и вязкой пашне пройти километров пять, чтобы на рассвете застать на разливах прудов стайки уток и чирков, которые после выстрела пулей исчезали в утреннем тумане. Ещё могли налететь одна, две стайки чирков, треща и посвистывая и можно было заканчивать утреннюю охоту, так как нужно было долго ждать их возвращения.

Уток, иногда, убивал, но только сидящих на воде, а по летящим «мазал», просто не было опыта в стрельбе по этим быстрым птицам, видимо неправильно делал вынос во время прицеливания. Но остались в памяти на всю жизнь те рассветы с запахом талой земли и неповторимым пением просыпающихся птиц, скорее всего жаворонков, прерываемого шелестящим свистом крыльев пролетающих сизокрылых красавцев селезней, привлечённых громким призывным кряканьем одиноких уток.

Однажды весной Сергей Калашников, живший на хуторе Дубовском, пригласил меня на двухдневную охоту на уток в долину реки Калаус. Поднявшись ранним утром на горный перевал, мы увидели большую долину, с петляющей по ней небольшой речкой, которая в считанные часы после дождей могла превратиться в бурную и неуправляемую реку, сносящую все с пути.

По этой долине проходил перелёт больших стай уток. Охота ожидалась хорошей, но, неожиданно, поднявшийся сильный ветер не давал идти вперёд, казалось, что очередной порыв поднимет тело и понесёт, как пушинку, вдоль гор по долине реки. Пришлось менять планы и возвращаться назад без трофеев, но впечатление от увиденного осталось навсегда.

Своего первого зайца убил осенью на колхозной бахче. Водились на Кавказе в основном зайцы – русаки, которые намного крупнее зайцев – беляков, виденных мной в детстве в Казахстане. Летом трудно было увидеть зайцев из-за их серой окраски, да и высокая пшеница на полях, служила хорошим убежищем. А вот осенью после уборки зерновых поля просматривались на многие километры, что позволяло и зайцам заблаговременно увидеть охотника.

Однажды осенью долго ходил по стерне убранных полей в поисках зайцев. Поднял несколько крупных русаков, но они пулей исчезали в лесополосах, не подпуская к себе на выстрел. Яркое солнце вызывало усталость и жажду, и я решил сходить на бахчу, расположенную на бугре напротив школьного пруда. Летом бахча охранялась, но мы все равно бегали туда за первыми арбузами, работая на школьном приусадебном участке во время практики.

В эту пору бахча была убрана и не охранялась, но на ней можно было найти ещё много спелых небольших арбузов и дынек и я, охотясь, иногда заглядывал сюда, чтобы утолить жажду красной мякотью арбуза. Идя по бахче, я почти у самых ног поднял крупного зайца, стремглав пустившегося наутёк, прижав длинные уши к спине, видимо, чтобы видеть меня.

Вскинув одностволку, прицелился по ушам, как учили опытные охотники, и нажал на спуск. Выстрела не слышал, а почувствовал только толчок в плечо и увидел, сквозь облачко порохового дыма, кувыркнувшегося зайца, тут же вскочившего и побежавшего в сторону, пьяно занося ноги в разные стороны.

Я успел быстро перезарядить ружьё, и второй раз прицельно выстрелил в зайца и он упал замертво. Подбежав к нему и взяв зайца за уши, я почувствовал тяжесть добычи, затмевающей сразу вес всех добытых вальдшнепов и куропаток.

Вся душа моя пела от такой добычи, хотя и немного жалко было этого зайца, пришедшего на бахчу полакомиться сладким, но я быстро забыл о жалости, представляя, как похвалят меня мои родители, да и сколько лет я мечтал об этом случае, когда сам добуду дичь. Связав зайцу ноги, я перекинул его через плечо, как когда – то в детстве и пошёл счастливый домой зная, что, идя по селу, многие увидят мой первый трофей.

Много раз я потом охотился на разную дичь, но добытый первый заяц навсегда остался в моей памяти, как и все первое и важное в жизни каждого человека. Легко добытый заяц, как и другая дичь, как-то быстро забывались, долго помнилось то, что с трудом доставалось. Так, охотясь зимой, когда выпадал редкий для этих мест снег, я менял и тактику охоты на зайцев.

Серый заяц – русак неуютно чувствовал себя на ослепительно белом снегу и плотно сидел, ничем не выдавая себя и можно было пройти рядом с ним, не подняв его. Приходилось менять способ поиска, то есть начинать тропить зайца, распутывать его следы, многочисленные петли и скидки в сторону.

Сколько раз на последней скидке нервы зайца не выдерживали и он, взметнувшись, быстро убегал от охотника. Это всегда происходило неожиданно, видимо заяц видел, когда охотник смотрел вниз, распутывая оставленные ему ребусы на снегу и ослаблял внимание к окружающему миру.

А, какую досаду и сожаление испытывал при этом каждый охотник, долгое время преследующий дичь! Это невозможно описать! Но чем и хороша охота, что надежда убить дичь не умирает, а какая-то невидимая сила толкает вперёд и вперёд, даже если ноги, иногда, уже не слушаются тебя.