Коллектив авторов - 100 тайн Второй мировой

В частности, Мацкевич пишет, что Катынский лес в этом месте выглядит мерзко. Так, как выглядит пригородный лесок после маевок, когда «любители природы», уходя, оставляют после себя объедки, окурки, бумажки, мусор. В Катыни среди этого мусора растут бессмертники. Но, оказывается, никакой это не мусор: восемьдесят процентов «мусора» – деньги. Польские бумажные банкноты, преимущественно большого достоинства. Некоторые в пачках по сто, пятьдесят, двадцать злотых. Лежат кое-где и отдельные мелкие – по два злотых – купюры военного выпуска…

Так Мацкевич невольно раскрыл «страшную тайну», поведав о том, что в Катынском лесу лежали так называемые «краковские» злотые выпуска 1 марта 1940 года, ходившие на территории польского генерал-губернаторства. Замена предвоенных двухзлотовых купюр с датой «xx.xx.1936» на краковские осуществлялась с 8 по 20 мая 1940 года. В то же время первый этап польских офицеров из Козельского лагеря отбыл в Смоленск 3 апреля 1940 года, а последний – 10 мая. Подавляющее большинство польских офицеров, около четырех тысяч человек, отправились в Смоленск до 28 апреля 1940 года. В книге «Катынь» Мацкевич эту свою оплошность исправил.

Как же «двухзлотовки военного выпуска» очутились в апреле – мае 1940 года в Катынском лесу? Следует учитывать и то, что с 16 марта 1940 года польские военнопленные не могли получать и отправлять корреспонденцию. А значит, единственный канал получения польских злотых был перекрыт.

Свидетельство о присутствии в Катынском лесу «двухзлотовок военного выпуска» можно было объяснить ошибкой Мацкевича, однако это совершенно несерьезно. Можно спутать цифру в дате, но не целую фразу. Тогда становится очевидным, что считающиеся расстрелянными весной 1940 года в Козьих Горах поляки были живы после мая 1940 года. Достоверно известно, что немцы после захвата лагерей разрешили переписку пленных поляков с Польшей. Таким образом, двухзлотовки могли быть присланы пленным родными, в надежде, что они понадобятся им при возвращении на Родину. Этот факт является неопровержимым свидетельством расстрела поляков осенью 1941 года.

Ю. Мацкевич также сообщал, что на телах убитых в Катыни офицеров было найдено около 3300 писем и открыток, полученных ими от своих семей из Польши, и несколько написанных ими, но не отосланных в Польшу. Ни одно из этих писем и ни одна из этих открыток, пишет он, не датированы позже апреля 1940 года. Это подтверждают и их семьи в Польше, у которых переписка внезапно оборвалась как раз в это время. Можно было бы подумать, что большевики по тем или иным причинам запретили военнопленным переписку. Но они этого не утверждают, так как у них нет доказательств.

И все же Ю. Мацкевич ошибался. Как уже говорилось, 16 марта 1940 года «военнопленным быв. польской армии, содержащимся в лагерях НКВД, запрещена всякая переписка». Она была возобновлена только 28 сентября 1940 года по предложению П. Сопруненко и указанию замнаркома НКВД В. Меркулова. Принять такое решение начальству пришлось под давлением польских военнопленных из Грязовецкого лагеря, пригрозивших начать «массовую голодовку в знак протеста против запрещения им переписки с семьями и родными». Поэтому даты, проставленные на письмах и открытках, не являются четким доказательством времени расстрела.

Польская версия преимущественно основывается на подобных косвенных и двусмысленных доказательствах. Одним из них являются показания поручика запаса, профессора экономики Станислава Свяневича, которого польская сторона представляет едва ли не очевидцем расстрела польских офицеров в Катыни.

Л. Ежевский в своем исследовании «Катынь. 1940» говорит, что после прибытия 29 апреля 1940 года эшелона с восемнадцатым этапом польских офицеров из Козельского лагеря на железнодорожную станцию Гнездово Свяневича перевели в другой вагон и закрыли в пустом купе. Профессор Свяневич с верхней полки через щелку мог наблюдать то, что происходило снаружи… В момент катынского расстрела он находился в трех километрах от места преступления и собственными глазами видел, как людей уводили на казнь… Все без исключения товарищи профессора Свяневича из 18-го этапа 29 апреля 1940 года были найдены в катынских могилах.

Станислава Свяневича «оставили» в живых, отправили в Смоленск, затем в Москву на Лубянку. В 1941 году на основании советско-польского соглашения от 30 июля 1941 года он был освобожден и в 1942 году выехал в Иран, а затем в Лондон. По мнению российского историка Н. С. Лебедева, С. Свяневич, как и ярый «антисоветчик» полковник С. Любодзецкий, были агентами НКВД и поэтому их оставили в живых.

Но даже в таком случае свидетелей секретных операций НКВД, принимая во внимание царившую тогда подозрительность, за границу попросту не выпускали. Возникает резонный вопрос: насколько соответствует правде утверждение, что Свяневич был свидетелем того, как людей уводили на казнь? И возможно ли то, что свидетелю сверхсекретной операции НКВД дали добро на выезд за границу?

Скорее всего, Свяневич видел, как пленных офицеров из Козельского лагеря грузили в автомашины и увозили. Но куда? Если бы к месту казни, то, принимая во внимание сверхсекретный характер операции, судьба Свяневича была бы предрешена. Его или увезли бы туда же, или расстреляли. То, что Свяневич остался в живых и вышел на свободу, весьма существенное свидетельство в пользу версии, что поляков в тот момент вывозили в лагерь «особого назначения».

Эту версию косвенно подтверждает следующий факт. 27 апреля 1943 года Германское информационное бюро сообщило из Мадрида о заметке корреспондента испанской франкистской газеты «АВС», побывавшего в Катыни еще до сообщения «Радио Берлина». В заметке, в частности, говорилось об обнаруженных при раскопках в Козьих Горах записях расстрелянного польского офицера, в которых он писал, что на расстрел его товарищей забирали «из лагеря ночью».

Эти записи не прояснили вопрос, когда именно – в 1940 или 1941 году – производился расстрел. Вполне возможно, что немцы в дальнейшем скрыли этот дневник именно по причине наличия в нем указаний на события осени 1941 года. Таким образом, обстоятельства расстрела польских офицеров в Катыни до конца так и не известны.

В конце апреля 1990 года российское правительство под личным контролем Михаила Горбачева создало специальную межведомственную комиссию, которая расследовала вопрос советсконемецкого сотрудничества в период с 1922 по 1940 год. Тогда, несмотря на версальские соглашения, на нашей территории активно строились совместные с рейхсвером заводы, химические лаборатории, аэродромы, танковые и авиационные школы.

Также бойко велось обучение немецких офицеров. Неожиданный интерес современников к событиям 70-летней давности объяснялся тем, что, согласно данным ПГУ (Первого главного управления) КГБ, на счетах некоторых швейцарских банков лежали предназначенные СССР более 85 миллионов рейхсмарок (часть – золотыми монетами), переведенных в 1938 году Германией. Эти деньги являлись оплатой нацистской Германией военно-промышленных долгов Советскому Союзу. Еще перед Великой Отечественной войной Швейцария, в соответствии с международными банковскими законами, заморозила официальные счета воюющих государств. Немецкие миллионы так и оставались невостребованными Россией вплоть до 1990-х годов.