Галина Сафонова-Пирус - В перестройке. 1987—2000

Ну и пошло!.. Выскочил из-за кулис директор театра:

– Кто за аренду зала платить будет?

Люди загудели.

– А вы дотацию от государства получаете? – спрашивает его Платон.

– Пятнадцать тысяч…

– Деньги-то эти народные! Вот и пожертвуйте из них на собрание общественности.

А люди уже идут к сцене, требуют слова. Платон вызывает секретаря Горкома Сергееву, просит ее объяснить: почему поменяли место собрания? Та что-то пытается ответить, но ее слова невнятны, путаны, шум нарастает и с трибуны уже выступает какой-то мужчина в очках, возмущается, что весь день пытался узнать о месте собрания в Обкоме, но ему отвечали, что собрания вообще не будет. Его сменяет женщина и сразу начинает жаловаться, что жить в триста одиннадцатом квартале очень трудно, вода и воздух отравлены заводом, поэтому они не доверяют космонавту Николаеву, а хотят избрать местного кандидата Пырхова. За ней на сцену хромает старик в калошах:

– Нет демократии! – возмущается. – Предложенные Обкомом депутаты продажные и не будут думать о народе!

И говорит долго, как и все старики.

– Конкретнее, дед, по делу! – уже кричат из зала.

Он же из-за выкриков сбивается, обижается и уходит, но ему все же вослед аплодируют. Теперь говорит парень о СОИ, о том, что их, мол, оклеветали в газете, а на самом деле они… он видит это!.. интеллигентные, бескорыстные люди. После него выходит экономист с автозавода, как он себя представил, кричит:

– Надо составить обращение и собрать подписи всех присутствующих для того, чтобы потом еще раз…

– Вот и пишите, и собирайте, – бросает ему Платон.

А на трибуне уже преподаватель института возмущается демократами, СОИвцами, но зал освистывает его. Снова поднимается тот экономист и пытается что-то предложить.

– Ну садитесь, садитесь… Пишите, – Платон опять.

И тот усаживается, наконец, прямо на сцене и начинает что-то писать.

А зал шумит, электризуется, уже встают, говорят и с мест, лезут на сцену подписываться под тем обращением, что пишет экономист и возле него уже – очередь. Но тут снова выходит старикан поджарый, что пытался закрыть собрание, хочет что-то сказать, но его уже никто не слушает и он только зло и беспомощно стреляет глазами, а к Платону опять липнет директор театра:

– Люди работали, прибирали… Чем я теперь платить им буду?

А люди – и в зале, и на сцене, и перед ней – спорят, кричат и никто не хочет уходить.

И все же не удалось сегодня СОИвцам выдвинуть в кандидаты Верховного Совета своего человека, – начальство разделило, запутало людей, – но это собрание стало громкой рекламой для них.

В очередной четверг в выставочный зал, где собрался СОИ, пожаловали два милиционера с представителем Горсовета и заявили, что собрание проводится незаконно и составили протокол, а директора выставочного зала Тамару Динарскую вызовут на административную комиссию Горсовета.

Да пишут, пишут СОИвцы в центральные газеты, – жалуются, что их преследуют, – звонят в Москву, но пока все напрасно. А Илларионов снова опубликовал бичующую статью в «Рабочем», и в ней Качанов и Орлов, журналист с нашего радио, – «рьяные зачинщики, рвущиеся к власти».

Хотят СОИвцы выдвинуть и Мудровского народным кандидатом, на заводе уже три цеха поддержали его кандидатуру, но избирательная комиссия регистрировать не хочет. А Пырхов, как собкор «Советской России», уже дал интервью по центральному радио: «Местные партийные органы сопротивляются выдвижению кандидатов снизу».

Да, сопротивляются. Вот и Сомин ездил в Обком добиваться прямого эфира для Тарасова, кандидата от предпринимателей. Нет, не разрешили: только вместе с космонавтом Николаевым, которого выдвинули сами.

И почему «только вместе»?

Но пришлось подчиниться. И в эфире Лев Ильич задал Николаеву несколько дежурных вопросов, а все остальное время беседовал с Тарасовым.

Молодец!

Была на базаре, купила у еврея… Кстати, теперь часто вижу их там, – распродают всё, что не увезут в Израиль 24 24 Массовая еврейская эмиграция из СССР началась в 1971 году. За 1970—1988 годы примерно 291 тысяча евреев и членов их семей покинули СССР. : одежду, картины, вазочки, украшения, посуду. Так вот, купила у мужчины две изящные металлические вазочки, расписанные цветной эмалью.

А еще дочкина подруга предложила нам чайный сервис, – соседи-евреи, мол, уезжают, так не возьмете ли? – и мы купили.

Видела на базаре и Аркадия, – распродавал свои пластинки. Значит, все же решило и его семейство уехать в Израиль.

Митинг на Кургане бессмертия, организованный СОИвцами.

И, конечно, выступает Платон:

– Вот все укоряют СОИ, что он мало делает. Да, мало, и потому, что нас самих мало, и с нашим мнением власти почти не считаются. Если бы нас было столько, сколько в Житомире… а там сошлось на площади около пятидесяти тысяч, тогда бы и начальство подумало.

Выступал и Орлов:

– Мало того, что против нас было массированное выступление Илларионова в «Рабочем», но еще уволили из газеты Качанова, который попытался выступить в нашу защиту.

После митинга Платон написал все же письмо в «Известия» с просьбой защитить СОИ и приложил к этому письму рукопись своей статьи. А еще, для коммунистического «Рабочего», написал открытое письмо-ответ на статью преподавателя Пединститута Илларионова, в которой тот зло и нагло облил грязью СОИвцев, но редактор Кузнецов сказал сразу, что едва ли напечатает.

Виктор «бунтует» свой завод – взяли его все же в многотиражку Ирмаша – публикациями в защиту Мудровского, кандидата от СОИвцев, и сегодня, в конце какого-то официального собрания, поднялся и задал вопрос начальству:

– Почему препятствуете выдвижению Мудровского?

Люди уже направлялись к выходу, но тут остановились, зашумели, кто-то предложил проголосовать здесь же, сейчас. И проголосовали. Единогласно.

Вот так… Лишь бы не за тех, кого предлагает «руководящая и направляющая».

В прошлый четверг СОИвцы собирались уже не в выставочном зале, а возле него, но к ним вышел художник Златоградский – парторг музея, и сказал, что и здесь собираться запрещают. Пошли они в парк Толстого. Стояли, говорили, а возле них все кружили два милицейских чина. Наконец, Платон подошел к ним и говорит:

– Ну, как вам не стыдно! В городе преступность растет, а вы за нами гоняетесь. Года через два стыдно вам будет из-за этого.

Так подполковник милицейский аж покраснел:

– Может и будет… Но служба есть служба.

– Ты знаешь, – Платон встречает меня у порога, – опять обратился я к Бронову, чтобы взял в свою многотиражку, а ему в отделе кадров сказали: Качанова брать не надо.

Так что даже в многотиражку, на полставки и то путь закрыт моему мужу-воителю.