Михаил Качан - Украденное детство. Потомку о моей жизни

Тогда, после октябрьского переворота и гражданской войны за рубежом оказалось 4.5 млн человек, из них более 2.5 млн покинули Россию в – 1918—1922 гг., это – выходцы из всех классов и сословий: родовая знать, государственные и другие служилые люди, мелкая и крупная буржуазия, духовенство и интеллигенция. Российский мир рухнул, а на его развалинах была построена уродливая конструкция «развитого социализма».

При этом, бóльшая часть партийных вождей страны и местного значения в коммунистическую утопию не верили, но, тем не менее, её насаждали, – они просто делали карьеру.

Это слова из коммунистического гимна – Интернационала. Большевики сделали это – разрушили один мир, но вместе «с миром насилья» – они говорили об эксплуатации человека человеком – разрушили и всю жизнь России, уничтожили множество неповторимых миров – миров человеческих.

А построенный большевиками новый мир оказался тоже миром насилья, только еще более жутким, заполненным тюрьмами и лагерями, переселениями народов и расстрелами невинных людей.

Только в 1937—38 гг. было расстреляно более 700 тыс. человек. А сознание каждого жителя страны «победившего социализма» оказалось исковерканным. Одних сделали доносчиками, других – жертвами, третьих – соглашателями, четвертых – умеющими скрывать свои мысли. Последних, вероятно, было большинство.

Мой народ, еврейский народ Советского Союза, подвергался преследованиям и унижениям. Я это, увы, испытал и на себе. Антисемитизм в России был на всех уровнях – и на бытовом, и на государственном. И я страдал от обоих.

Бедная Россия. Когда коммунизма не стало, а партия большевиков была распущена – это произошло в 1991 году, – носители утопической коммунистической идеи – партийные бонзы – вмиг перестали быть убежденными коммунистами и атеистами, они мгновенно перекрасились и стали поголовно верующими, и теперь ходят в церковь и крестят лбы. Убедите меня, что бывшие партийные деятели перестали быть атеистами и антисемитами. С чего бы это?

– Изменилась ли система? – подумал я, – Пожалуй, нет, только видоизменились правила игры. Почувствовав это кожей, в январе 1992 года я уехал из страны. Мне с ними не по пути. Я родился евреем, во многом благодаря им, ощутил себя евреем. Я тридцать три года самоотверженно работал на благо России, но моей России уже нет. И как хорошо, что теперь в мире есть Израиль, я горжусь тем, что евреи снова создали свое государство.

Кто я на самом деле? Конечно, еврей.

Как мне хорошо от сознания того, что я еврей. Я – еврей, взращенный русской культурой, приобщившийся к ней, думающий и пишущий по-русски.

Как мне хорошо оттого, что я думаю и пишу по-русски. Я немного сожалею, что не говорю и не читаю на идиш и что не знаю иврита. Но сегодня мне достаточно русского языка, чтобы писать воспоминания. И я останусь русским евреем до конца дней своих, хоть и живу теперь в США.

Удивительный феномен: я еврей и в России был евреем, но для американцев я русский, потому что приехал из России, но, вообще-то теперь я американец. И в Израиле тоже говорят, что они не евреи, а израильтяне.

Израиль родина моих предков. Россия – моя родина. США – родина моих потомков.

У моих бабушек и дедушек родным языком был идиш. А дедушка знал ещё и древнееврейский. Меня они не научили ни тому, ни другому языку.

Я не умею говорить ни на иврите, ни на идиш. Честно говоря, мне жаль, что я их не знаю. Но теперь уже и не научусь. Иврит – возрожденный язык, он воскрес спустя много столетий из древнееврейского, и теперь на нём говорит население целой страны. А вот идиш – погубленный язык.

Сегодня культура миллионов людей, говоривших на идиш, усилиями Гитлера и Сталина уничтожена, по-видимому, безвозвратно. Погублена во многом и культура переселенных народов, с которыми Сталин не считался, отправляя их в Сибирь и Среднюю Азию.

Но в значительной степени была погублена и русская культура после уничтожения российской интеллигенции, которая была частично истреблена, а частично эмигрировала и не вернулась домой.

Я и моя семья были тоже носителями русской культуры, и мы эмигрировали в США. Одна семья – не потеря. Но миллионы семей, эмигрировавших, начиная с 1918 года, – потеря невосполнимая.

Мои родители – Самуил Абрамович Качан и Зинаида Иосифовна Гинзбург. Это их свадебная фотография. Они поженились в 1930 г.

Первую главу я посвящаю моей маме, женщине героической и мудрой, самоотверженной и принципиальной, с крайне обострённым чувством справедливости, родившей меня и взрастившей как в трудные и голодные военные годы, так и в нелёгкую послевоенную пору. На этой старой, поломанной, чудом сохранившейся фотографии моя мама Зинаида Иосифовна Гинзбург (1906—1986)

Первое осмысленное, оставшееся в памяти на всю жизнь воспоминание. Я осторожно открываю дверь и вхожу в нашу комнату. В комнате почти нет мебели – стоит двуспальная кровать, шкаф, моя кроватка и письменный стол. Два больших окна, выходят на улицу Восстания, – комната полна солнцем.

В дальнем правом углу за письменным столом сидит мама и что-то пишет. Увидела меня и улыбнулась. Я бросаюсь к ней, протягивая руки. Она быстро поднимается с места и подхватывает меня. Я обхватываю ее шею и прижимаюсь к маме. Счастье переполняет меня.

Мне было тогда года три-четыре, точно не знаю, сколько. Но вот с этого момента я помню многое, почти все. Помню, что делал, что говорил, что мне или обо мне говорили.

А все самые яркие события остались в моей памяти отчетливо со всеми подробностями. Они со мной, эти картинки, эти звуки, эмоции людей, окружавших меня, последовательность событий, – всё в моей памяти. И первое материнское объятие, которое я помню, первый миг осознанного счастья, – всегда со мной.

Тогда в раннем детстве я жадно поглощал информацию об окружающем меня мире, но мир этот пока был очень узок – он состоял из моих родных, из близких мне людей, и любая информация входила в меня на крыльях любви ко мне. Меня берегли от жестокого мира, в котором они жили, кое-что скрывали, недоговаривали, объясняли не так, как это было на самом деле, и, наверное, я неправильно представлял себе мой мир, тот в котором я жил. А уж что и говорить об остальном мире – мире всех людей! Я его просто не знал.