Борис Иванов - История Клуба-81

Недовольные своим положением в клубе находили поддержку и утешение среди литераторов, которые по тем или иным причинам в клуб не вступили. В этой среде и создавалась большая часть той «руморологии» (суждений, основанных на сплетнях и слухах), о которой написал Н. Подольский. Одна из причин – аллергия некоторых людей к пребыванию в организации любого толка. Сами собрания и заседания с повесткой дня, председателем и регламентом убивали для них излюбленный кайф общения, при котором каждый говорит и читает что хочет, в любой момент можно сбегать за бутылкой, и прочее. Клуб серьезно повлиял на межличностные отношения. Некоторые неофициалы не сразу поняли, что для существования клуба необходимо освоить новые ответственные формы общения, без которых нельзя обеспечить равенство прав, взаимоуважение и доверие друг к другу.

Между тем творческие вечера продолжались: вечер 23 марта 1982 года был посвящен теме «Современное петербургское изобразительное искусство и литература». Экспромтом была организована выставка работ художников, с докладом выступили Ю. Новиков, С. Гершов, Игорь Иванов, Михаил Иванов, В. Кривулин и другие. В полемической схватке столкнулись крайние точки зрения на авангард и модернизм, на задачи и состояние современного независимого искусства.

11 мая снова аншлаг: многие петербуржцы впервые встретились со знаменитостями московской неофициальной поэзии – Бахытом Кенжеевым, Владиславом Леном, Дмитрием Приговым, Львом Рубинштейном, Ольгой Седаковой.

8 июня встреча клуба с группой «Аквариум»…

Из моего дневника:

От музея до станции «Владимирская» шел вместе с Ю. Андреевым, который в первые месяцы не пропускал ни одного клубного вечера. Некое высокое лицо, сказал Ю. А., не назвав его фамилии, меня предупреждает, чтобы «Иванов не зарывался».

В раздевалке музея Ю. А. сказал, что он, возможно, станет редактором альманаха «Молодой Ленинград». Я сказал, что он мог бы получить и более значительную должность.

Вскоре наш куратор занял в ЛО издательства «Советский писатель» кабинет главного редактора «Библиотеки поэта».

Ольга Бешенковская, впечатления о клубных вечерах (опубликованы в «Регулярных ведомостях»):

Вечера знакомств наступили после мучительно многолетних ночей в творческих одиночках и глухих дней… Отсюда несколько демонстративный пафос чтений, триумфальное щелканье фотокамер, вереницы желающих со стороны рынка попасть на «концерт»… Тень Федора Михайловича исподволь способствует нагнетанию петербургского драматизма, а наличие зала, как всегда, провоцирует на эстрадные фокусы… Вечера знакомств – по сути своей – попытка приоткрыть, что искал и что нашел каждый за многолетнюю ночь… Значит, пора переходить от дела к слову – то есть к разговору о прочитанном?.. Я против… Выпустят издательства книжки поэтов и прозаиков, рекомендованные секциями, правлением и куратором клуба, – обменяемся мнениями… А пока – будем благодарны друг другу и клубу за то хорошее, что услышали здесь, за духовность, которой отмечены лучшие из прочитанных произведений и которая, как мне кажется, как принцип объединила более пятидесяти розно и разно пишущих.

Вячеслав Долинин вспоминает:

В кинозале Литературно-мемориального музея Ф. М. Достоевского насчитывалось 100 сидячих мест, желающих же в него попасть, как правило, было гораздо больше. С самого начала пришлось пойти на ограничение допуска на клубные мероприятия. Члены клуба проходили беспрепятственно, прочие посетители пропускались по заранее составленным спискам, утвержденным клубным правлением. В списки включались художники и литераторы, по разным причинам не вступившие в клуб, и почетные гости (назову Олега Викторовича Покровского, патриарха неофициальной культуры, ученика художника Павла Филонова и близко знавшего поэта Роальда Мандельштама). За полчаса до начала вечера мы с Коровиным надевали синие нарукавные повязки, сшитые для нас специально И. Адамацким, – цвет и форма заимствованы у дружинников, охранявших храмы в дни церковных праздников, и занимали пост у входа в музей. Несмотря на ограничения, народу набивалось до двухсот человек. Те, кому место в зале не досталось, толпились в фойе. Помимо прочего, мы с Коровиным должны были преграждать дорогу пьяным. Однако любители выпить нашли выход – они проносили спиртное в музей и распивали его в туалете, на лестницах. Мы напрасно пытались убедить директрису музея Беллу Нуриевну Рыбалко, что пустая посуда, которую она находила в разных местах, оставлена экскурсантами, почтившими память великого писателя…

Мне передавали, что на вечерах замечают «странных лиц». Я реагировал на такие сигналы с полным равнодушием. Номера «Часов» уже не раз при обысках попадали в руки гэбистов; вполне возможно, что у кого-то из подписчиков журнала есть приятель, который не только читает сам, но и предоставляет возможность знакомиться с ним «специалистам». Через третьих лиц до меня доходили и угрожающие предупреждения.

Но разве не в том и заключается Утопия-2, чтобы на свой страх и риск, но с верой в успех раздвигать границы свободы слова ! Пусть читают, пусть просвещаются, пусть привыкают к факту нашего существования. В России привычка – великое дело. Правда, твоя жизнь приобретает при этом несколько экспериментальный характер. Но и к этому можно привыкнуть.

Творческие вечера не требовали от правления особых хлопот, но вскоре конфликт клуба с директором музея Б. Рыбалко вышел за рамки местного значения. В старые меха тихого заведения вдруг влилась брага эмоционально взрывной силы с неакадемической наследственностью. И директриса, и правление клуба пришли к мнению: надо что-то делать. Музей удовлетворял наш клуб лишь отчасти – секциям и правлению собираться было негде.

И. Адамацкий, на которого легло решение этой проблемы, писал:

Уже с февраля 1982 года мы начали разговор о постоянном помещении для секционной работы клуба. Речь шла о каком-нибудь полу- или полном подвале, при этом Союз писателей или его Литфонд выступит юридическим лицом-арендатором. От Суслова услышал, что аренда – это сложно, денег у СП мало… что из писателей это удалось сделать только Р. Погодину… Эти речи велись в то время, когда в городе был избыток подвальных и первоэтажных, никем не используемых помещений.

Март, апрель, май председатель клуба обследует ситуацию с нежилыми помещениями в Дзержинском районе. Он, школьный учитель, входил в канцелярии, как воспитатель к неуспевающим ученикам. От порога показывал, что о чиновниках ему все хорошо известно и он заранее знает, что они скажут: «Помещения, если где-то и есть, то информацию нужно получать в ЖЭК, выведывать у дворников, что сведения собираются не то в городских трестах, не то в специальных комитетах учета, при этом постоянно производится как перераспределение их функций, так и аттестация помещений… и пр., и пр.». Адамацкий упреждал чиновные советы и отказы. Вскоре они привыкли к его снисходительному тону, к неунывающей настойчивости, к анекдотам о бюрократах. У него появилась сочувствующая агентура. В коридорах и по телефону выдавалась «секретная информация». Решать особенно головоломную задачу ему пришлось и выбивая помещение для «Пятой студии» Эрика Горошевского, входящей в клуб как «филиальный коллектив».