Геннадий Табаков - На виражах жизни

Пасли на лугах в пойме двух речек: Поперечка и Шемонаиха. Там они сливались в одну реку, которая тихо и медленно, петляя между обрывов, текла через город в реку Убу.

Весь день был занят рыбалкой, самодельные удочки всегда были с нами или прятались на берегу, купанием «голяком», приготовлением на костре пойманной рыбы.

Рыба была мелкая: авдотка, пескарь, гольян, а пойманный крупный чебак или окунь приносил такую радость, о которой мечтает каждый рыболов. Жарили её, как шашлык, на прутиках, прямо над огнём и она получалась чёрной и скрюченной, как шелуха от фасоли, но нам казалось вкусной, потому что были голодными, а краюха хлеба, бутылка молока и несколько картофелин, взятых с собой, съедались в один присест ещё в первой половине дня.

Весь этот рацион дополнялся различными съедобными травами, кореньями, ягодами, всем тем, что появлялось и росло вместе с быстро наступающим летом, этому быстро учились у старших ребят.

Не забывали о коровах, вернее они не давали забывать о себе, постоянно пытаясь куда-то убежать от кусающих оводов или в поисках свежей травы.

Успевали играть в войну, строить шалаши, рыть пещеры в обрывах, рискуя быть заваленными, ловить в капканы многочисленных сусликов, шкурки которых сотнями отдавали старьёвщикам за крючки, леску, глиняные свистульки.

Каждый день был насыщен событиями так, что к вечеру мы еле плелись, вслед за тяжело идущими сытыми коровами, по дороге к дому, чтобы выспаться и утром начать все сначала.

Так продолжалось все лето, только школа возвращала меня в размеренную городскую жизнь.

Учиться пошёл в семилетнем возрасте сам, взял документы и принёс в ближайшую школу, родители были постоянно на работе. Учился легко, быстро выполнял письменные задания, в остальном полагался на память, и бежал кормить ненасытных кроликов, куриц и голубей.

К голубям в нашей семье было особое отношение, завёл их самый старший брат Михаил, успевший в самом конце войны попасть на фронт, а после войны ещё около семи лет воевал с «бандеровцами» на Западной Украине и только после ранения от разрыва, брошенной ночью в дом гранаты, был демобилизован.

Он работал машинистом паровоза и после одной из поездок привёз пару породистых голубей, голуби размножались и старшие братья, взрослея, передавали право ими распоряжаться младшим.

Мой брат Михаил Табаков на фронте… (в центре)

После Михаила голубятниками были Юра, Володя, Саша, а в завершение я, только Виктор избежал этой участи – учился в военном училище, а потом, став офицером, уехал служить в далёкий гарнизон.

Родители сначала косо смотрели на голубей, называя их бесполезной птицей и ворчали, увидев как зерно, предназначенное для куриц, быстро исчезает из ларя, но крутых мер к нам не принимали, тем самым давая молчаливое согласие на мирное сосуществование с этими красивыми птицами.

Голуби были только породистые: вертуны, «хвостачи», дутыши, бабочки, почтовые, а долбаков (дикарей) мы не держали. С замиранием сердца смотрел всегда на вертящихся высоко в небе голубей.

Я мог сразу определить прибившегося к стае чужака и по полёту, какой он породы, а если это был породистый, то сразу возникало азартное чувство охотника, и принимался комплекс мер, понятный только голубятникам, по осадке, прикормке и ловле гостя, связыванию крыла, чтобы не улетел и привык новому дому.

Голубей было около сотни, занимали почти весь чердак, но у голубятников слова много не бывает, поэтому их обменивали на других, продавали и покупали, а они возвращались или улетали к хозяевам.

Мои голуби почти всегда возвращались, был случай: детдомовские ребята, как-то ночью, подперев дверь в дом, украли много голубей, в том числе самых любимых, это для меня было большим потрясением, что не скрывал слез, но все обошлось хорошо – все голуби через некоторое время прилетели домой.

Ребята потом шутили, что ко мне даже яйца голубей прикатятся назад и отказывались покупать взрослых птиц, брали только молодых (пискунов).

У меня тогда самой заветной мечтой было быстрее повзрослеть и построить на высоких столбах голубятню, держать там самых лучших голубей.

К сожалению во взрослой жизни эта мечта так и не нашла место, потому, что другая мечта стать офицером, которая раньше, смутно тлеющая где-то внутри меня, как и у всех мальчишек тогда после просмотров многочисленных кинофильмов о войне, вдруг стала нетерпимо желанной.

Мой брат Виктор после окончания училища…

Это произошло после приезда в свой первый курсантский отпуск старшего брата Виктора (1934 г.р.), который приехал в красивой военной форме, да ещё привёз телеграфный ключ, учился он в Кемеровском военном училище связи, которым постоянно стучал, закрепляя знания азбуки Морзе, вызывая искреннюю зависть у меня и всех соседских мальчишек.

Тогда я многое узнал об армии из рассказов брата, впервые услышал о проведённом взрыве атомной бомбы в районе Семипалатинска, который был всего в сотне километров от нас. Последствия ядерного взрыва потом скажутся и на нашей семье.

Помню всегда с чувством вины один нелепый случай, чуть не закончившийся трагически. У меня произошла ссора со старшим братом Сашей, который ударил меня, зная, что возмездие будет неотвратимым, он стал убегать, а я схватил камень и с опережением, как артиллерист с закрытых огневых позиций, бросил его через крышу и тревожно почувствовал, что попал в цель.

Прибежав посмотреть, с огорчением увидел другого брата – Виктора, державшегося за окровавленную голову, который начищал до этого сапоги, собираясь идти на танцы.

Так весь отпуск ходил он с перевязанной головой, а оставшийся шрам на лбу у левого виска до самой смерти Виктора был для меня немым укором.

Ранее в такой ситуации погиб мой дядя, брат мамы, Николай – выходил из кинотеатра и ему случайно попал в висок маленький камушек, брошенный кем-то или выстрелянный из рогатки мальчишками, поэтому найденные у меня рогатки всегда немедленно уничтожались, и рассказывалась эта печальная история.

Окончив военное училище и став офицером, Виктор вновь приехал в отпуск в новенькой, небесного цвета парадной форме, со сверкающими золотом погонами, пуговицами, эмблемами, внутри угольников из листьев, почти генеральских, кокардой на фуражке, парадным ремнём с висящим кортиком. Этот бравый вид поразил меня в самое сердце, я гордился братом.

Когда мы шли с ним по городу, все кругом с большим уважением смотрели на молодого офицера, в те годы к военным относились с любовью, так как и ко всей армии.