Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Пришедший сам

Этому «фанатику следственного дела» и было поручено вести дело, руководствуясь первой частью 102-ой статьи Уголовного уложения.

Вспомним, что это за статья – 102-ая. В первой её части сказано:

«Виновный в участии в сообществе, составившемся для учинения тяжкого преступления, статьёю 100 предусмотренною, наказывается каторгой на срок не свыше 8 лет».

В 100-ой статье говорится:

«Виновный в насильственном посягательстве на изменение в России или в какой-либо её части установленных законами основными образа правления или порядка наследия Престола или отторжения от России какой-либо её части, наказывается смертной казнью».

Роман Вольтановский сам отправился в дом Коноплина, где произвёл дополнительный обыск. И нашел там экземпляры газеты «Борьба», органа РСДРП, а также…

«… в оказавшейся на шкафчике грязной перчатке – 18 боевых патронов от револьвера системы "Смит и Вессон"».

7 апреля Людмила Маяковская принесла на Сущёвку свидетельство о рождении брата, которое подтверждало, что ему всего лишь четырнадцать лет. Но следователь всё равно послал в Кутаис запрос о возрасте «столбового дворянина».

Этим запросом Вольтановский не ограничился. Была отправлена бумага (с фотографией Маяковского) и в Пятую гимназию. Следователь спрашивал, на самом ли деле молодой человек, запёчатлённый на приложенном фотоснимке, учился в этом учебном заведении. Директор Петр Ильич Касицын ответил, что на фотографии…

«… действительно, воспитанник 5-го класса вверенной мне гимназии, Владимир Маяковский, обучавшийся в оной с августа 1906 года и уволенный из Московской 5-ой гимназии, по постановлению педагогического совета, с 1-го марта 1908 года за невзнос платы за 1 половину 1908 года».

8 апреля состоялся очередной допрос, на котором Маяковскому вновь были заданы вопросы.

Приведём ещё один официальный документ.

Развивая и совершенствуя систему Зубатова, Департамент полиции в 1907 году разработал подробную «Инструкцию по организации и внедрению внутреннего наблюдения в жандармских и розыскных учреждениях». Документ считался совершенно секретным и хранился у начальника части. Снятие копий с него категорически запрещалось.

Вот фрагмент из этой «Инструкции»:

«Залог успеха в приобретении агентур заключается в настойчивости, терпении, сдержанности, также осторожности, мягкости, осмотрительности, спокойной решительности, убедительности, проникновенности, вдумчивости, в умении определить характер собеседника и подметить слабые и чувствительные его стороны, в умении расположить к себе человека и подчинить его своему влиянию, в отсутствии нервозности, часто ведущей к форсированию. Изложенные качества каждый занимающийся розыском офицер и чиновник должны воспитывать и развивать в себе исподволь, пользуясь каждым удобным случаем».

Так предлагалось вести себя во время проведения дознания. Так действовал и следователь Роман Вольтановский. Он вновь предложил Маяковскому отвечать на вопросы письменно. И тот написал:

«Я не признаю себя виновным в участии в Московской организации Российской социал-демократической рабочей партии, поставившей своей целью насильственное <���ниспровержение>, путём вооружённого восстания, существующего государственного и общественного строя, так как никакого отношения к каким бы то ни было революционным организациям, а в частности и к означенной организации, я не имел и не имею».

Человек, передавший ему свёртки с прокламациями, был охарактеризован так:

«После первого своего знакомства с этим Александром встречался с ним 7–8 раз в театре, на улице, в пивной; ни в какой квартире с ним не встречался.

В конце марта, приблизительно 20-го числа, я встретился с ним у памятника Пушкину и пошёл с ним вместе по направлению к Трубной площади. По дороге я остановился у витрины книжного магазина; здесь он мне сказал, что торопится куда-то, и передал мне два свёртка, обёрнутые в газетную бумагу и связанные вместе верёвкой, попросив меня отнести эти свёртки по следующему адресу: Ново-Чухнинский переулок, дом Коноплина, кв. 7, и передать их там от имени Александра Льву Николаевичу Жигитову.

По указанному адресу я приносил эти свёртки днём в четверг 27-го числа и, не застав Жигитова дома, принёс эти свёртки 29 марта, и здесь был арестован.

Кто такой Лев Яковлевич Жигитов, я совершенно не знаю и никогда до этого случая о нём не слыхал. Об Александре, передавшем мне эти свёртки, могу только указать его приметы: он был высокого роста, с небольшой чёрной бородою, носил папаху, которую последнее время сменил на шляпу, носил также чёрное пальто и серый полосатый костюм. Как-то мне он говорил, что он бывший студент и даёт уроки; других сведений о нём не имею.

Жил ли Жигитов один или с кем-нибудь, я совершенно не знаю».

Отвечать письменно всем подследственным было предложено потому, что полиции нужен был образец их почерка для сравнения с листовками и прокламациями, изъятыми в типографии социал-демократов.

Маяковский, видимо, понял, что писать его просят не случайно, и впоследствии с явной усмешкой заметил в автобиографических заметках «Я сам»:

«Следователь Вольтановский (очевидно, считал себя хитрым) заставил писать под диктовку: меня обвиняли в писании прокламации. Я безнадёжно перевирал диктант. Писал: "социяльдимокритическая". Возможно, провёл».

Автобиографию Маяковский писал четырнадцать лет спустя и, видимо, поэтому не совсем точно воспроизвёл написанное слово. В дошедших до наших дней документах охранки оно выглядит не особенно «перевранным»: «социалъдемократическая».

Редактируя текст своих заметок в 1928 году, Маяковский чуть подправил последнюю фразу – убрал слово «возможно».

В результате получилось, что он-таки «провёл» следователя Вольтановского, оставил его с носом. И тому не оставалось ничего другого, как освободить «столбового дворянина», против которого не было никаких улик.

Действительно, в протоколе, составленном Вольтановским 9 апреля, сказано:

«… записей, сделанных рукою обвиняемого Владимира Маяковского, между вещественными доказательствами не обнаружено».

Да, улик против Маяковского обнаружено не было. Но Жигитова-то он сдал! Как говорили тогда, сдал с потрохами! Начинающий революционер, так старательно учившийся конспирации, на деле показал себя законченным несмышлёнышем. Как же так? Тем более, все свидетели показали, что Маяковский бывал на квартире Коноплина неоднократно и общался с Трифоновым-Жигитовым много раз.

Объяснение здесь может быть только одно: Маяковский не знал, что его новый товарищ живёт по паспорту Жигитова. Он приходил к наборщику Тимофею Трифонову, и общался с ним как с Тимофеем Трифоновым. А то, что этот эсдек может находиться на нелегальном положении, ему и в голову не приходило.