Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Взошедший сам

Затем в поэме «Про это» следовал эпизод, в котором говорилось о расстреле главного её героя:

Но кто тот « гусар », про которого сказано, что он « уже попался » расстрельщикам?

Янгфельдт считает, что это « ссылка на Лермонтова ».

Но, во-первых, за сто лет до написания этих строк Михаилу Лермонтову было всего девять лет, и он не был ещё гусаром. Во-вторых, Лермонтов погиб на дуэли, а Маяковский описал один из тех расстрелов, которые совершались тогда чуть ли не ежедневно (Осип Брик рассказывал о них достаточно красочно). Поэтому « гусар » вспоминается совсем другой – тот, который с марта 1916 года служил в 5-ом Гусарском Александрийском полку, и который был расстрелян чекистами в августе 1921 года. Звали его Николай Степанович Гумилёв.

Маяковский словно предчувствовал, что ОГПУ расправится и с ним. Вот как он описал окончание своего расстрела:

Можно с большой долей достоверности предположить, что Осип Брик нагонял страху на тех, кто слушал его рассказы. И Маяковский уже тогда мог побаиваться того, чтобы стать узником Лубянки, и он (с его прекрасной памятью) мог даже подсказывать Осипу строки Оскара Уайльда, описавшего узников Редингской тюрьмы:

Описанием расстрела вторая глава заканчивается. Третья названа довольно многословно:

« ПРОШЕНИЕ НА ИМЯ…

Прошу вас, товарищ химик, заполните сами !»

Здесь Маяковский говорит, что пули, потраченные на его расстрел, замолчать его не заставят:

Самоубийство поэта тоже не устраивает:

Маяковский нашёл другой путь, о котором Бенгт Янгфельдт написал:

« Заключительная часть поэмы написана в форме прошения, обращённого к неизвестному химику тридцатого века…

…он просит химика воскресить его, речь идёт о воскрешении во плоти и крови. Вторя идеям философа Николая Фёдорова о « воскрешении мёртвых » и теории относительности Эйнштейна (которые он с энтузиазмом обсуждал весной 1920 года с Якобсоном), он видит перед собой будущее, при котором все умершие вернутся к жизни в своём физическом обличии ».

Николай Фёдорович Фёдоров был русским религиозным мыслителем и философом, которого называли « московским Сократом ». Его уважали и им восхищались Лев Толстой, Фёдор Достоевский, Константин Циолковский, Владимир Вернадский, Александр Чижевский, Павел Флоренский и многие, многие другие известные люди начала ХХ века. Николай Фёдоров намеревался, собирая молекулы и атомы, « сложить их в тела отцов ». С этими идеями был хорошо знаком и Владимир Маяковский.

3 апреля в Центральном клубе московского пролеткульта состоялся диспут на тему «Футуризм сегодня», на котором Маяковский читал отрывки из своей новой поэмы. Завершая дискуссию, он сказал:

« Здесь говорили, что в моей поэме нельзя уловить общей идеи. Я читал, прежде всего, лишь куски, но всё же и в этих прочитанных мною кусках есть основной стержень: быт. Тот быт, который ни в чём не изменился. Тот быт, который является сейчас злейшим нашим врагом, делая из нас мещан ».

Маяковский вновь заявлял о том, что его и его любимую разъединил быт ! Но ведь при этом оба они знали, что этого « разъединителя » звали Александр Краснощёков.

Не случайно в прологе поэмы возникли строки:

Слово « красношёлкий » означает, что « огонь » возникает « из красного шёлка ». Те, кто был в курсе любовного инцидента Лили Юрьевны и Владимира Владимировича, прекрасно понимали, что речь идёт о « краснощёком » огне, который, как знамя, предстояло нести по земле Маяковскому.

Да, семейный разлад, вроде бы, был улажен. Александр Михайлов пишет:

« Внешне для Маяковского ничего не переменилось, «семья» по-прежнему оставалась «семьёй», основным работником, обеспечивавшим её материально, оставался Маяковский ».

Но даже сегодня, когда о времени, в котором жил поэт, появилось очень много откровенной информации, читая поэму «Про это» очень трудно понять её суть, а пересказать её содержание ещё труднее. О чём же она? Об « омещанивании », которое у многих вытесняло (или даже успело вытеснить) « служение » высоким идеалам революции? Или о ГПУ, то есть о чрезвычайном « управлении »? Ведь это слово тоже среднего рода.

Прав был Борис Ефимов, признавшись, что у поэмы был « сложный смысл », который при прослушивании « ускользал » от него.

В памяти всплывает поэма «Человек» и изображённый в ней молодой Маяковский. Будучи уже тогда смертельно обижен Лили Юрьевной, он так и остался стоять над Невой:

В поэме «Про это» Маяковский вновь заговорил об « избавлении » от мучений. Мстить он не собирался, но если «пуле» суждено отправить его « в жизнь загробную », поэт, обращаясь к Лили Брик, требовал воскресить его: