Александр Щербаков - Этот славный человечек. Галина Щербакова в воспоминаниях

Увидеться мы не можем (жаль очень!), но общение продолжилось. И прежде всего через книги.

Первое, что я открыла для себя, прочитав книгу «Яшкины дети» – ее мир, ее боль, ее чистоту и честность. Постепенно я «узнавала» о ее жизни учителя, журналиста, матери с непридуманными трудностями, конфликтами. Я «видела», как менялось ее мироощущение от известной повести, с которой я была ранее знакома по фильму «Вам и не снилось». Спадал романтический флер, росла неудовлетворенность от тотального контроля духовной жизни, глупости властей предержащих. Я поняла ее. Да, она очень изменилась (и это совершенно закономерно!). В ее книгах обнажены, я бы даже сказала «оголены» по методу изображения не только внешние стороны социального бытия, но и чистая физиология, о которой ханжески умалчивала многие годы наша литература. Но писательница Галина Щербакова осталась целомудренной и чистой, романтичной и предельно правдивой, психологически точной и социально ориентированной на торжество добра. Это мое впечатление сложилось от героев ее книг и воспоминаний юности. В дарственной надписи к книге «Женщины в игре без правил» читаю: «В память о нашей общей юности Валечке Ксен (Ксенофонтовой) – Маркуце от Галки, она же автор». Мне кажется, юность Галя сохранила до конца дней своих и в отношениях с людьми, и в своих книгах, что очень, очень важно.

Когда я прочла книгу в первый раз, то была ошарашена: впервые о любви написано не пафосно, а даже иронично и откровенно, без ханжества, и в то же время с философскими размышлениями о жизни, смерти, нравственных проблемах. И вместе с тем здесь и четко очерченные социальные катаклизмы современности, острая публицистика.

Я прочла роман ещё раз, медленно, вдумчиво. Мария Петровна – это во многом Галя, подумалось мне. И все переживания по поводу дочери и особенно внучки заставили меня по-иному посмотреть на трагедию самой Гали.

Попытаюсь объяснить. Незадолго до этого мне в руки попался пасквиль ее дочери «Мама, не читай!». Обжигающая ненависть, когда все-все-все буквально подвергается осмеянию, осуждению родителей, особенно матери – образованность, порядочность, талант, нравственность, искренность. Какой-то дьявольский шабаш!

Недавно пересмотрела с удовольствием старый фильм по Галиной повести «Вам и не снилось». А вскоре случайно мне попалось продолжение, написанное ее дочерью, в котором рассказана судьба героев через 20 лет! Несмотря на доброжелательное предисловие Галины, мне эта вещь активно не понравилась. Какое-то злобное, бездумное разрушительное глумление. Все перевернуто, опошлено, изгажено. Прямо-таки из света – во мрак. Никакого анализа, никакой психологии, а автор злорадно посмеивается. Я тогда не поняла, почему Галя проявила, как мне показалось, излишнюю снисходительность. Но сейчас мне многое стало ясно: Галя отчаянно пыталась и даже сейчас пытается спасти своих родных дочь и внучку от окончательного падения.

Вспомните ситуацию с внучкой в романе – она теряет любимого, когда зло и агрессия входят в нее. Тогда автор спасает Георгия. Это шанс – любовь спасает и героев, и ее любимых девочек в жизни. Но дети Алки и Георгия становятся террористами – вот и все! Это конец.

Гали нет, и это вина в том числе ее непутевой больной дочери. Не выдержала Галина душа предательства самого родного человека – и ее не стало.

Последняя книга «Женщины в игре без правил» – фактически пророческая: все, что произошло в романе, сбылось с самим автором. Но у меня осталось ощущение, что Галя даже в самые жестокие минуты перед своим концом продолжала любить «Елену и Алку» и давала им шанс остаться людьми.

Для этого надо было вспомнить о любви, с которой человек появляется в этом мире. Только она может творить Добро, и только Любовь! Об этом в своих книгах и сказала Галя, об этом ее жизнь.

Окончания этого очерка, выделенного курсивом, нет в публикации «Ковчега». Инна Калабухова, ее организатор со стороны редакции, перед печатанием прислала его мне. И я, пользуясь правом близости к героине, не счел возможным предъявлять кому-либо обвинение в гибели человека. По многим причинам. И в первую очередь потому, что не считал его доподлинным.

Я, как и Галина, знал о факте существования написанного нашей дочерью текста, и только. Какая-то часть его сути мне стала известна за несколько часов до ухода из жизни Гали. И я до недавнего времени, до мая 2014 года, был уверен: судьба оберегла ее от токсичного содержимого этой облатки.

Но вдруг выяснилось: Галина все знала! Я четыре года старался заслонять память о ней от мелодраматичных, а потому, как мне казалось, пошловатых, «малаховоподобных» сведений, связанных с ее смертью. На самом деле, это она, сколько было в ее силах, оберегала меня от известной ей правды. Единичные посвященные в эту ее горесть люди, верные данному ей слову о молчании, даже спустя столько лет неохотно говорят об этом.

Если мне суждено довести эту книгу до конца, то в конце ее, в послесловии, расскажу, как история раскрылась мне.

Конец октября 1958 года. Первые дни моей работы в должности литсотрудника отдела пропаганды и агитации челябинской газеты «Комсомолец». Брожу по неизвестному пока городу и в соответствии с рекомендациями факультетского курса «Информация в газете» зорко высматриваю на досках объявлений и афишных столбах «поводы» для выступлений перед дорогими читателями. И вот пожалуйста: в музее изобразительного искусства – выставка к 41-й годовщине Октября. Считай, готовый репортаж. А в театре оперы и балета – открытие сезона, и всего лишь третье в истории города! До сих пор помню первую фразу своей публикации. «Паяцы» – звала афиша». Думаю, можно простить эту стилевую манерность – по молодости автора.

Так оно и пошло. Пока однажды в дверь нашего кабинета не вошла неизвестная мне особа, обвела всех нас смеющимся взглядом, сказала – «Здравствуйте» – и ушла.

– Кто это?

– Галка Режабек, наша внештатница, – ответил Виктор Никифоров, ответственный за спорт.

Я не успел разглядеть незнакомку, но понял: она красивая. Однако главным было не это. И я успел уловить это главное.

…Примерно за год с лишним до этого со мной случилась необычная история. Впрочем, можно ли это назвать историей? Скорее, казус, фантом.

Дело было в главном здании университета. Я шел в клубную часть, находившуюся на первом этаже. Проходя мимо главной лестницы, увидел сбегающую вниз девушку. И замер. Каждое ее движение было наполнено какой-то естественной прелестью раскованности, гордая посадка ее головки могла бы отторгать смотрящего, если бы не лучистые, смеющиеся глаза. Светящиеся под неоном локоны черных волос свободно развевались на складках черного же облегающего платья. Она была как образ… счастья.