Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Сошедший сам

«Я тру / ежедневно / изморщенный лоб

в раздумье / о нашей касте,

и я не знаю: / поэт – / поп,

поп или мастер.

Вокруг меня / толпа малышей, —

едва вкусившие славы,

и волос / уже / отрастили до ушей

и голос имеют гнусавый.

И, образ подняв, / выходят когда

на толстожурнальный амвон,

я, / каюсь, / во храме / рвусь на скандал,

и крикнуть хочется: / – Вон!»

И Маяковский начинает сравнивать поэтическую молодёжь и себя:

«Я зубы в этом деле сжевал,

я знаю, кому они копия.

В их песнях / поповская служба жива,

они – / зарифмованный опиум…

А я / раскрываю / моё ремесло

как радость, / мастером кованную».

Не будем судить, насколько убедительны эти доводы. Но Маяковский сразу же вслед за ними объявлял приговор суда, вынесенный якобы от имени председателя ЦИК (« от самого Калинина ») и главы правительства (« от самого товарища Рыкова »):

«Судьёй, / расцветшим розой в саду,

объявлено / тоном парадным:

– Маяковского / по суду

считать / безусловно оправданным!»

О том, как встретили эту стихотворную « Речь » харьковчане, свидетельств отыскать не удалось. Но следующее стихотворение, названное «За что боролись?», даёт основания предположить, что Владимиру Владимировичу пришлось поругаться – ведь там написано:

«И говорю я, / как поэт,

и ругаюсь, / как Маяковский».

23 февраля 1927 года министр иностранных дел Великобритании Джозеф Остин Чемберлен направил ноту советскому правительству, в которой говорилось о продолжавшемся вмешательстве большевиков во внутренние дела Англии. Министр предупреждал, что если подобная политика будет продолжена, это повлечёт за собой « аннулирование торгового соглашения, условия которого так явно нарушались, и даже разрыв обычных дипломатических отношений ».

Резидент ОГПУ в Персии Георгий Сергеевич Агабеков потом написал:

« Политбюро ЦК испугалось ноты Чемберлена. Была дана директива прекратить активную работу до изменения ситуации. Вместе с тем большевики не преминули использовать эту ноту внутри СССР – началась подписка на эскадрилью “Наш ответ Чемберлену” ».

А Маяковский тут же написал стихотворение «Посмотрим сами, покажем им», в котором были такие строки:

«Не думай, / чтоб займами / нас одарили.

Храни / республику / на свои гроши.

В ответ Чемберленам / взлетай, эскадрилья,

винтами / вражье небо кроши!»

Тем временем в продажу поступил второй номер журнала «Новый Леф», в котором, кроме стихотворения «Нашему юношеству», были напечатаны и другие произведения Маяковского: четвёртая часть его киносценария «Как поживаете?» и статья «Караул!». О чём они? Заглянем в одиннадцатый том собрания сочинений поэта, где помещён этот сценарий.

Он состоит из пролога и пяти частей (автор назвал их « кинодеталями »). Пролог начинается так:

« Улица. Идёт обыкновенный человек – Маяковский ».

Навстречу ему шагает другой « обыкновенный человек » – « Второй Маяковский ». Они встречаются, пожимают друг другу руки и, улыбаясь, приподнимают шляпы. Изо рта одного Маяковского « выпрыгивает » буква « К » (фильмы тогда были ещё немые). « Сейчас же из второго немедленно возникают слова: "Как поживаете? " »

На этом пролог завершается. Начинается первая часть:

« Дверь квартиры с дощечкой: "Брик. Маяковский"…

Кровать. В кровати Маяковский ».

Он спит. Просыпается. Посылает кухарку за газетой. У газетного киоска…

« … два комсомольца. Берут газету. Разводят руками ».

И возникал титр:

« О п я т ь б е з с т и х о в. С у х а я г а з е т а ».

Маяковский начинает читать принесённую ему газету, и на него обрушивается поток информации. Среди неё – такая:

« Из тёмного угла газеты выходит фигура девушки, в отчаянии поднимает руку с револьвером, револьвер – к виску, трогает курок…

Маяковский… старается схватить и отвести руку с револьвером, но поздно – девушка падает на пол…

Маяковский… сжимает газету, брезгливо отодвигает чай и откидывается на стуле ».

Но газета вновь обрушивает на него массу информации. Становится понятно, что пора писать стихи.

Маяковскому начинают мерещиться деньги (пачки червонцев), которые можно получить за написанные строки:

« Между стихами и червонцами появляются два пера, переходящие в белый знак равенства ».

Но редактор газеты, которому Маяковский (уже во второй части фильма) приносит написанное, стихов не любит. Поэтому поэту выписывается счёт на « 10 рублей авансом » (всего один червонец). Однако в кассе нет кассира, и Маяковский даже этих денег получить не может.

В третьей части Маяковский, не получивший достойного гонорара, пьёт чай с чёрствым засохшим хлебом, который…

« … не угрызть, смотрит на кусок недовольно, морщится и с отвращением кидает на пол ».

Но газета тут же напоминает поэту о недавнем голоде и о демонстрациях с плакатами «Хлеб и мир». Маяковский поднимает хлеб с пола, сдувает с него пыль и кладёт в « подавляющую, богатейшую вазу ».

В четвёртой части (без всякой связи с частями предыдущими) возникает дом, в котором справляют свадьбу. Внезапно (но совершенно непонятно, почему):

« В комнате переворачивают свечу, свеча поджигает портьеру, за портьерой занимается комната…

Горит дом.

Выезжает пожарная команда…

Люди окружают дом и ходят вокруг толпами ».

В толпе – скучающая девушка и скучающий Маяковский. Поэт вступает с ней в разговор. « Затем берёт под руку и идут вместе ». Между ними возникает взаимопритяжение, переходящее в любовь. Но после первого же свидания поэт и девушка « расходятся в противоположные стороны ».

В пятой части в квартиру Маяковского приходят непрошенные гости. Он поит их чаем и под благовидным предлогом выпроваживает. Затем хватает такси и мчится на выступление. Читает с эстрады стихи и отвечает на записки. « Усталый Маяковский вваливается в комнату ». Ложится в кровать. И ему снится:

« Человек диктует в микрофон.

Аудитория и люди, слушающие громкоговорители.

По гусеничкам и проволочкам тянутся записки…

Темнеет…

Звёзды.

Маяковский спит…

Из-за моря поднимается солнце ».

Вот и весь сценарий. Не будем давать ему оценку. Скажем лишь, что за восемьдесят с лишним лет, прошедших со дня его написания, желающих снять по нему фильм не нашлось. Но если такая кинокартина была бы всё-таки снята, зрителей вряд ли заинтересовало то, « как поживает » поэт Маяковский. У тогдашних советских людей своих проблем было невпроворот, и сочувствовать стихотворцу, вирши которого перестали печатать, и который из-за этого зарабатывает совсем не столько, сколько ему хотелось, публика не стала бы.