Александр Верещагин - Дома и на войне

В октябре месяце 1879 года я занимал посты со своей 3-й сотней владикавказского казачьего полка (которою командовал в Турецкую кампанию), по Военно-грузинской дороге, от Владикавказа до станции Коби. Штаб сотни находился в маленькой старинной крепости Джерах, верстах в десяти от знаменитого Дарьяльского ущелья. От нечего делать, случалось, по целым часам глядел я из окон крепости на причудливые вершины гор, как они то заволакивались облаками, то опять появлялись на свет Божий. Маленькими белыми пятнышками виднелись прилепившиеся кой-где по склонам гор бедные сакли туземцев. По шоссе, мимо крепости, ежедневно проезжало множество фургонов с товарами и различных экипажей с пассажирами.

Как-то раз, вечером, я поручил старшему офицеру посты, а сам поехал во Владикавказ в клуб. Там узнаю печальную новость: наши войска в Закаспийском крае потерпели сильное поражение при штурме текинской крепости Геок-Тепе. Рассказывали это приехавшие оттуда офицеры, участники штурма, причем один из них, у которого правая рука подвязана была черной косынкой, сопровождал свои рассказы такими грустными подробностями, что даже стыдно становилось за тамошних военачальников. – Говорят, будет новая экспедиция, Скобелева прочат в начальники, – добавили офицеры в конце рассказа. – Узнав все это, я немедленно написал брату Василию [1] В. В. Верещагин, известный русский художник. в Париж, чтобы он просил Скобелева взять меня с собой в поход.

Вскоре получаю ответ от брата, что к Новому году он будет в Петербурге и чтобы к тому времени и я приезжал туда. Я так и сделал. В это время еще шли толки о том, кто будет начальником экспедиции. Называли многих, но больше всего верили в назначение Скобелева. Брат Василий исполнил мою просьбу. Генерал Скобелев, как только был назначен начальником, зачислил меня к себе состоящим в его распоряжении.

Конечно, три года тому назад, я ехал в турецкий поход с совершенно другим чувством. Тогда я весь горел желанием поскорее увидать Болгарию, болгарский народ, посмотреть, как он живет, самому убедиться в его бедствиях, сразиться с турками и отмстить им за болгар. На Дунае тогда сосредоточивалась наша армия, там был Государь, туда обращены были мысли и взоры всей России. Текинская же экспедиция далеко не могла представить того интереса. Да и сама цель ее была слишком мала, чтобы можно было с таким же рвением стремиться для ее выполнения. Покорить, наказать какой-то маленький неизвестный народишко, текинское племя! Перед отъездом меня осыпали вопросами: – Где такой Текинский оазис? Не знаете ли, не можете ли вы мне показать на карте его границы? Вы вот едете в текинскую экспедицию, объясните, пожалуйста, за что мы с ними деремся? И, по правде сказать, я не мог хорошенько ответить. Попасть я желал в этот поход только ради того, что начальником экспедиции был Скобелев. Его я хорошо узнал в прошлый поход и высоко уважал как боевого генерала, а поэтому-то мне и хотелось служить с ним. Я был уверен, что Скобелев не сделает тех ошибок, какие были сделаны в предшествовавшие экспедиции, поведет дело умно, энергично и быстро завоюет край. Кроме того, я хорошо знал, что все участники похода будут получать большое жалованье, не говоря уже о служебных наградах. Я не сомневался, что получу за поход следующий чин и очередную награду. А оставаясь на Кавказе, я этого не получил бы и в десять лет. Не знаю почему, но только перед Турецкой кампанией я очень мало мечтал о наградах и, помню, когда получил первый орден св. Станислава 3-й степени, то мнил себя чуть не генералом. И несмотря на то, что очевидцы прошлых экспедиций рисовали нам текинский поход в самых мрачных красках, я все-таки охотно пустился в путь, заранее представляя себя скачущим на лихом туркменском коне по безграничным текинским пустыням.

30-го апреля 1880 года день был солнечный. У пристани города Петровска, на берегу Каспийского моря, столпилось много публики. Тут виден был и простой народ, и чиновники, и военный люд, и дамы с распущенными зонтиками, и дети. Все они пришли провожать генерала Скобелева, отправляющегося в Закаспийский край покорять текинцев. Самого генерала не было тут, он ушел на пароход, который, слегка шипя, понемногу выпускал чересчур накопившиеся пары. Солдаты, матросы, носильщики, казаки, осетины торопливо то сбегают, то подымаются по сходням парохода. Офицеры, с озабоченными лицами, спешат из города с разною поклажею в руках и очень довольные, что вовремя поспели, вприпрыжку спускаются с берега к пристани. Очень много виднеется здесь чиновников интендантских и контрольных. В их движениях заметна большая разница. Первые суетятся, бегают, хлопочут. Вторые, напротив, с высоты величия своих обязанностей точно и не замечают, что вокруг них творится, а тихонько прохаживаются вдоль пристани с дорожными сумочками через плечо. А инженеров-то здесь сколько! Они зачем? Железную дорогу будут строить в Текинский оазис. Строитель дороги, генерал Анненков, маленький, седенький, очень подвижный, также едет с нами. Он ушел вместе со Скобелевым и всем штабом осматривать каюты.

Каюты осмотрели. Временно командующий войсками в Закаспийском крае генерал Скобелев первый показывается из глубины парохода. Фуражка на нем белая, китель суровенький, на шее, как и всегда, висит Георгиевский крест. Лицо немного пополнело со времени Турецкого похода, рыжие бакенбарды стали гуще и длиннее. Вид у него бодрый и довольный. Выйдя на палубу, Михаил Дмитриевич подымается по крутой узенькой лесенке на широкий балкон; за ним следуют гурьбой его штабные, почти все в белых кителях. Тут и наш начальник штаба войск, полковник Гудима-Левкович, еще совсем молодой человек, высокого роста с русыми усиками и с худощавым бритым лицом. Рядом с ним подымается другой полковник Генерального штаба, Гродеков; он мал ростом, совершенно лысый, в очках. Но по манерам, походке и ухваткам заметно, что это человек бывалый. За ним идет, переваливаясь, ротмистр Эрдели, в адъютантской фуражке. Рядом с Эрдели идет капитан Баранок, единственный из окружающих офицеров, одетый не в китель, а в толстый суконный адъютантский мундир при аксельбантах. Баранок серьезен и сосредоточен. Далее идут остальные состоящие в распоряжении Скобелева: я, одетый в легонькую шерстяную серенькую черкеску; мой приятель поручик конно-гренадерского полка Ушаков, юноша лет 20-ти, очень добрый и симпатичный; генерального штаба капитан Мельницкий, поручик гвардейской артиллерии Кауфман и еще несколько других.

С парохода раздается свисток. Матросы засуетились. На носу со скрипом и звоном поднимают якорь; снасти отвязывают. Пароход начинает тихонько вздрагивать; колеса то в ту, то в другую сторону слегка похлопывают крыльями по воде. Скобелев снимает фуражку и раскланивается с публикой. Мы все тоже машем платками и фуражками, знакомым и незнакомым. С берега отвечают тем же. Пароход, поворотив немного, дает ход, и, быстро застучав колесами, плавно устремляется по голубой зеркальной поверхности моря.