Татьяна Кузминская - Моя жизнь дома и в Ясной Поляне

Но вот миновали Петровский парк, Всесвятское, и мы дома. Я забываю дорожные неприятности, мне легко и весело. Соню мама позвала помогать в раскладке.

Лиза пошла наверх устраивать нашу комнату.

Дача наша была двухэтажная. Внизу жили родители, гувернер с старшими мальчиками, потом была комната для приезжих, большая гостиная, столовая и терраса. Наверху помещались дети с няней, прислуга, и была наша большая, светлая комната с итальянским окном; из окна был веселый, живописный вид на пруд о островком, церковь с зелеными куполами. Живописная дорога, извиваясь, вела из города к нашей даче Мама называла нашу комнату «комнатой трех дев».

Мне было поручено заботиться о чае, но я упросила Трифоновну приготовить все за меня и побежала с братом Петей в сад. Мы обежали все знакомые места. Весна в полном разгаре, пахучая от распустившихся нарциссов и фиалок. Меня сразу охватил этот беспредельный весенний деревенский воздух после городской духоты. Нас позвали пить чай. На террасе уже накрыт стол, и кипит самовар. Свежий белый хлеб, холодное мясо и молоко ожидают нас. Все это на воздухе кажется мне совсем особенным.

На другой день я раскладывалась и устраивала нашу комнату.

Многие еще не переехали на дачу. На лето был приглашен отцом молодой сын профессора Пако для практики французского языка с мальчиками. Отец был очень любим в семье профессора.

Должна была приехать и Клавдия, чему я очень радовалась.

«Она милая, веселая и влюблена в брата Сашу», – решила я.

Год от году жизнь наша становилась многолюднее и шумнее. Три меньших брата, Петя, Володя и Степа, подрастали и наполняли дом шумом молодости.

Все три мальчика были различны. Черноглазый Петя был мой любимец. Всегда спокойный, прекрасного характера, он умел всех расположить к себе.

Степа был взбалмошный, суетливый и очень способный мальчик. Володя – кроткий идеалист, с музыкальными способностями, любимец матери из-за слабого здоровья.

Понемногу все стали съезжаться. Приехал и брат Саша, веселый, довольный, сдавший экзамен. Он привез с собой гитару и выучился аккомпанировать пению.

Через неделю отец привез Клавдию, и появился ожидаемый нами Жорж Пако.

Это был юноша 20–21 года, среднего роста, с впалой, чахоточной грудью. Застенчивый, безответный, сентиментальный, но охотно принимавший участие в нашем общем веселом настроении.

Да в нашем доме было бы и мудрено жить иначе. Дом был полон беспечной, оживленной молодежи. Летняя жизнь понемногу развертывалась, распускалась, как пышный цветок, но для меня она была еще нерасцветшей: я ждала приезда Кузминского, но ни его, ни писем не было.

Я не могла понять, что бы это значило, и очень тревожилась.

Лиза в Покровском как бы переродилась. Она всегда почти была в хорошем, спокойном настроении.

Лев Николаевич писал нам, что он живет у башкирцев в кибитке, что пьет кумыс и что Алексей и он быстро поправляются, что вернется в июле и привезет нам траву ковыль.

Это было в начале июня. Был жаркий летний день. Я стояла наверху, в нашей комнате, у окна. Уже был первый звонок к обеду, когда я увидела издали, как на нашу дорожку повернула коляска.

Кто в ней сидел, я разобрать не могла, но ясно видела правоведскую треуголку.

«Да ведь это же Кузминский! – чуть не вскрикнула я, – а кто с ним?»

Как стрела, полетела я к Соне. Она сидела наверху у няни.

– Соня! – закричала я, – Саша Кузминский едет к нам.

– Ну-у! Где ты видишь его? – спросила Соня.

– Да вот, вот, они поворачивают у Мартыновской дачи, – кричала я.

Соня побежала вниз встречать их, а я в нашу комнату, прямо к зеркалу. Я поспешно оправила прическу, обмахиваясь, чтобы не быть красной.

– Федорушка! – кричала я, – давай розовый пояс, Кузминский приехал! – и, обняв ее за плечи, я легко покружилась с ней.

– Неужто приехали? Вот вам радость-то, – сказала Федора.

Она, конечно, знала про нашу любовь.

Но вот мы вместе. Встреча наша радостная. После обычного поцелуя мы внимательно оглядывали друг друга, и мне кажется по выражению его лица, что он мысленно говорит мне то же, что думаю и я:

«Ты все та же, и я люблю тебя».

Он дает мне большую коробку конфет.

– Это вам, кузинам, – говорит он, чтобы не выделить меня при всех.

С ним приехал его вотчим Шидловский, воронежский помещик. Мама очень любит его, она рада его видеть – он женат на ее родной сестре.

Обед был с опозданием, так как мама велела что-то подкинуть для гостей.

После обеда мы все, кроме родителей и Шидловско-го, пошли на длинную прогулку.

– Ты надолго приехал к нам? – спросила я Кузминского.

– Нет, к сожалению, я должен скоро уехать в Волынскую губернию, в свое имение, которое я получил в наследство от отца.

– Что же ты там будешь делать? – спросила я.

– Меня посылает туда Вячеслав Иванович, мой вотчим. Я должен буду осмотреть и познакомиться с своими владениями, – не без гордости, как я заметила, отвечал Кузминский.

– А большое имение? – спросила я.

– Две тысячи десятин, – отвечал он.

– Какая скука будет тебе одному сидеть там и заниматься хозяйством, – сказала я, – не веселее ли жить с нами?

– С вами прекрасно жить, но мне и там надо быть и интересно все-таки будет посмотреть и ознакомиться с своим наследством. До сих пор мать за глаза управляла имением, как моя опекунша.

Мне не понравился ответ его, мне стало завидно, что у него есть другие интересы, а у меня их нет.

– Да к тому же я не мог бы долго оставаться у вас это лето, – продолжал он, – твои родители, пожалуй, будут этому противиться.

– Кто тебе сказал? – спросила я.

– Меня предупредил об этом вотчим.

– Какие глупости! – воскликнула я. – Почему?

– Потому что тебе уже скоро 16 лет.

– А чему мешают мои 16 лет? Это папа все чего-то боится, – сказала я с досадой. – Он одно время придирался к Соне и к Поливанову, но мама все уладила, так и теперь будет.

Я не хотела портить нашего первого свидания какой-либо неприятностью и переменила разговор.

– Но, ведь, ты погостишь у нас теперь? – спросила я, улыбаясь.

– Конечно. Вячеслав Иванович остается в Москве недели две, и я с ним; я так рад, что сдал трудный экзамен и опять попал к вам.

– А я как ждала тебя, – сказала я, – ты сильно опоздал с приездом.

– У вотчима были дела в Петербурге, и я дожидался его, и не писал тебе, потому что почти ежедневно собирались в дорогу.

– Кузминский. иди скорее, – послышался голос Саши, – будем в чехарду играть, посмотри, какая прямая, торная дорожка!

Мы порядочно отстали от всех и побежали догонять их. Я присоединилась к сестрам. Клавдия шла стороною, и я заметила, что у нее были заплаканные глаза.

– Клавочка, что с тобой? – спросила я. – Чего ты плакала?