Борис Мессерер - Промельк Беллы

На пустой сцене – огромный стол, и на нем Майя в полном соответствии с нагнетанием темы исполняет “статичный” танец: она стоит на одном месте, ритмически соответствуя музыке ногами. В едином ритме движутся руки, плечи, голова, и балерина добивается при этом небывалой выразительности, совершенно растворяясь в молитвенной пластике движений, подчиненных музыке.

При этом исступленном молении у Майи отстраненный взгляд. И как бы в ответ ей вокруг стола танцуют тридцать мужчин, ее партнеров. Постановка достигает апогея, когда в конце все мужчины разом накрывают Майю руками, являя собой хореографическое завершение музыкальной темы Равеля.

И снова яркий эпизод сотрудничества Майи и Бежара. Она предложила Морису Бежару тему “Айседора” для создания маленького балета по книге Айседоры Дункан “Моя исповедь”, столь вдохновлявшей ее. Музыку к этому спектаклю подбирала пианистка Бабетта, работавшая у Бежара и по согласованию с ним. Звучали фрагменты из произведений Шуберта, Брамса, Бетховена, Скрябина, Листа и в одном эпизоде даже “Марсельеза”, вносившая страстную ноту в этот балет. Одновременно звучали цитаты из книги, а в конце Майя сама декламировала стихи Есенина и произносила слова Айседоры.

Бежаром были для Майи поставлены балеты “Леда” (1978 год), “Курозука” (1988 – новый вариант этого же балета) и концертный номер “Ave Maya” .

Ролан Пети поставил “Гибель Розы” на музыку Малера “Пятая симфония”. Изящный балет, маленький шедевр пластики, который Майя очень любила.

Рисовать цветы и портреты Майи я начал давно, когда она еще жила в Щепкинском проезде, рядом с Большим театром, но уже не в коммунальной квартире, а в отдельной – напротив. Майя получила ее после того, как Юрий Федорович Файер – дирижер, проводивший все балеты с ее участием, – переехал в новую комфортабельную квартиру. Майе после спектаклей дарили огромное количество цветов, и стоило больших трудов расставить их в вазы и сосуды – их просто не хватало. Она переживала гибель этих цветов и хотела, чтобы я рисовал их, пока они были прекрасны и еще не завяли. Случалось, Майя мне звонила накануне вечером с тем, чтобы я утром пришел, пока она спала. Майя страдала бессонницей, порой засыпала под утро и вставала очень поздно.

Когда я приходил, дверь мне открывала Рахиль Михайловна, которая осталась жить в старой квартире на одной площадке с новой Майиной. Тетя запускала меня к Майе, и я располагался в главной зале, сплошь заставленной букетами самой фантастической формы и окраски. Когда Майя просыпалась, она выходила ко мне в халатике, неизменно с любовью целовала и радовалась мне. Это было время моей учебы в архитектурном институте.

Так продолжалось много лет, это стало каким-то негласным законом нашего сосуществования. Я тогда занимался акварелью с Артуром Фонвизиным, и Майя приезжала позировать в его гостеприимную квартиру. С собой она брала огромный пакет, куда помещались части костюма “Черного лебедя”: пачка с красной вставкой и высокие страусовые перья головного убора, а также балетные туфли, потому что, когда Майя надевала корсет и пачку, она должна была надеть трико и балетные туфли. Позировала она изумительно, строго придерживаясь первоначально выбранной позы. Артур Владимирович был счастлив писать такую прекрасную “натуру”, как он выражался.

Когда в более поздние времена Майя оказывалась в Москве, она звонила мне и приглашала днем зайти к ней домой на улицу Горького (теперь Тверскую). Квартира Майи была в доме Большого театра около глазной больницы. Соседняя квартира была куплена Родионом и Майей специально для Щедрина, чтобы он мог во время пребывания в Москве спокойно играть на рояле, никому не мешая, и никто бы ему не мешал.

Майя ощущала постоянный зов творчества, заставлявший ее существовать именно художественным способом, и когда в силу различных обстоятельств не могла проявить себя в балете, в драматическом искусстве или, со временем, в литературном труде, то стремилась выразить себя любым способом – позируя для портретов.

Когда Майя готовилась позировать, это был своего рода спектакль – представление меняющихся шляп, костюмов, вееров, перчаток, при этом каждая вещь сопровождалась новой позой и новым взглядом, соответствующим образу. И это тоже было великолепно.

Мне вспомнился сейчас один из портретов, где Майя позирует с веером в руке. С этим веером связана целая история. Его подарил Белле Сережа Параджанов, когда мы с ней приходили к нему домой в Тбилиси. Замечательный веер изумительной красоты с росписью ручной работы.

В одно из юбилейных выступлений Майи мы с Беллой подарили его вместе со стихами Беллы:

Одним из самых дорогих и незабываемых событий моей творческой жизни стала работа над спектаклем “Кармен-сюита”. Майя Плисецкая всегда мечтала воплотить образ Кармен в балете.

В конце 1966 года в Москве проходили гастроли национального балета Кубы. Майя побывала на балетном спектакле, поставленном Альберто Алонсо. Хореографический язык, которым пользовался Альберто, поразил Майю.

Она почувствовала в этой пластике созвучие образу Кармен и бросилась за кулисы:

– Альберто, хотите поставить для меня “Кармен”?

Он отреагировал мгновенно:

– Это моя мечта!

Плисецкой удалось уговорить Фурцеву сделать так, чтобы Алонсо поставил для нее одноактный балет.

К началу репетиций Альберто приехал в Москву и встретился с Родионом Щедриным. После нескольких встреч с Альберто, выслушав пожелания его и Майи, Родион пришел на репетицию, где Альберто пытался ставить танец для Майи на музыку Бизе. Щедрин увидел, что нужна новая музыкальная трактовка. Он тут же взял ноты и набросал музыкальный текст, варьируя Бизе. Так началось создание музыки к балету.

С просьбой сделать декорации для балета Майя сначала обратилась к Тышлеру, но Александр Григорьевич, выслушав концепцию, отказался, решив, что это слишком авангардно для него. И тогда Майя и Родион пригласили меня. Я встретился с Альберто Алонсо и начал делать макет. Альберто не говорил по-русски, а я по-испански, поэтому разговаривали на плохом английском. Но понимали друг друга с полуслова. И если Альберто пытался объяснить мне значение перекрестного диалога в танце, я отвечал ему одним словом: “Ионеско”, и мы понимали друг друга (в пьесах Ионеско существуют перекрестные диалоги, которые очень остро и парадоксально выражают сюжетную линию).