Эдуард Гурвич - Дерзкие параллели. Жизнь и судьба эмигранта

Никита уже жил в Оксфорде больше года, когда Марина, герцогиня Кентская (дочь великой княгини Елены Владимировны и правнучка Александра II) пригласила его к себе на чай. Приехав на поезде из Оксфорда в Лондон, Никита подошёл к Кенсингтон-скому дворцу со стороны парка. В то время дворцовая ограда из железных прутьев была вышиной не более метра, а не как сейчас в 2,5…

Маленькое отступление! Я ту ограду хорошо помню. Её сменили из-за массового паломничества к Кенсингтонскому дворцу после гибели принцессы Дианы в 1997 году. Тогда я жил неподалёку, и мы с моей семилетней дочерью ходили к дворцу чуть ли не всю неделю, пока вдруг воскресным днём она не засела за письмо. С одной стороны написала по-русски: «Диана, по тебе скучают твои дети». И подписалась: «Сандра». А с другой стороны листа по-английски: «Бог, пошли нам такую же принцессу, как Диана!». Раскрасила его фломастерами, запечатала в конверт с изображением принцессы и с букетиком цветов положила к центральным воротам дворца. Успокоилась она лишь после того, как из ворот вышел служащий и забрал её конверт, вместе с десятками других…

Но вернёмся к тому, что произошло у дворца с Никитой. Подойдя к ограде, студент посмотрел, нет ли кого-нибудь в саду, чтобы уточнить, где ворота во дворец. Подождал для приличия какое-то время, а затем, никого так и не приметив, легко перескочил через ограду. Здравый смысл ему показался важнее принятых правил. Он уже уверенно шагал вдоль здания дворца в поисках входа, как вдруг из кустов выскочил полицейский и остановил злоумышленника.

Тут опять не удержусь от комментария. Это была одна из ошибок эмигранта из-за плохого знания обычаев английской жизни. Я столько раз попадал в неловкие ситуации, что искренне могу посочувствовать князю. Мне, к примеру, всегда казалось, что приходить в гости надо точно в назначенное время. Лишь Колин Туброн, мой первый студент, ставший за четверть века другом, смирился с тем, что я прихожу точно в назначенное время. Его иронию: по тебе можно сверять часы на Биг-Бен, поначалу я воспринимал как одобрение моей пунктуальности. Позже догадался, что в английской традиции вежливо именно опоздать, чтобы дать возможность хозяевам что-то сделать в последнюю минуту, приготовиться к приёму гостей. Поначалу я иронизировал и над английской традицией – договариваться о встрече за месяц. Ведь я привык, что мы, русские, запросто заходим друг к другу. Но лишь потом оценил, что эта традиция помогает организовать время, не нарушать планы, строить свою жизнь и жизнь семьи осмысленно. Я считал скучной рутиной английскую традицию на следующий день после визита посылать хозяевам открытку с благодарностью за прекрасный ужин.

Наконец, пришлось освоить, что если тебя приглашают или ты приглашаешь на чай, обильная еда (борщ, котлета, даже сэндвич) вызывает недоумение. Все эти премудрости английской жизни давались мне не сразу. Русскому уху непривычны в каждой фразе «пожалуйста» и «спасибо». В очень престижной детской клинике, жаловались педиатры, родители русских детей – самые грубые, нетерпеливые, истеричные и искренне не понимают, почему медперсоналу и докторам тут принято говорить «спасибо»! Какое спасибо, если лечить – их обязанность, которая, к тому же, щедро оплачивается!..

Но вернёмся в Кенсингтонский дворец.

– Полицейский, – вспоминает Никита Дмитриевич, – отвёл меня в комнату охранников. А там меня стали допрашивать. Я сказал, что пришёл на чай по приглашению герцогини, на что мне разумно возразили, что зачем же тогда надо было прыгать через ограду. Ответ мой показался им не очень убедительным. Они позвонили герцогине и, в конце концов, впустили меня во дворец. К моей большой радости, герцогиня Марина была занята беседой с Артуром Рубинштейном, который ей что-то оживлённо рассказывал, а затем сел за рояль и стал божественно исполнять Шопена. Это помогло мне замять неловкость моего нетрадиционного прихода и объяснения. Я подсел к её дочери, принцессе Александре, и стал ей рассказывать о своём первом годе учёбы в Оксфорде. Спустя полчаса к нам присоединилась двоюродная сестра Александры, княгиня Елизавета Павловна Югославская (дочь Ольги, сестры Марины). Я пригласил их обеих в следующую субботу в Оксфорд на скачки. Обе приехали. Александра решила возвратиться в тот же день, а Елизавета осталась ночевать в гостиной в доме моей крестной, у которой я к тому времени снимал комнату…

Теперь пришло время рассказать о знаменательном дне, когда крёстная мать, Катерина Ридлей, взяла с собой в Лондон молодого князя на великолепную выставку, посвященную «Сезонам русского балета» Сергея Дягилева. До этой выставки Никите, жившему в Болгарии, в картинных галереях бывать не приходилось. Их в Софии попросту не было. Он посещал балет, оперу, драматические театры, а до изобразительного искусства дело так и не дошло. Между тем, можно считать, замечательный коллекционер Лобанов-Ростовский, без преувеличений, родился именно на этой выставке. Вот его свидетельство:

– Я был поражён красотою того, что мне пришлось увидеть: этой театральностью, буйством лубочных цветов, всей этой «русскостью», что имела такое важное значение для моих всё-таки «не западных» глаз. Как зачарованный смотрел я на эти работы и как-то в один миг решил, что в моей жизни обязательно настанет такой прекрасный день, когда подобные работы станут моими.

Во время одной из наших встреч с Никитой Дмитриевичем я не скрыл своё удивление: откуда такой мощный сигнал не просто наслаждения высоким искусством, а желания приобрести. Конечно, он знал, что русские писатели и композиторы оказали огромное влияние на западноевропейскую литературу и музыку Никита Дмитриевич не представлял себе, что частью этого влияния было также изобразительное искусство, а именно, иконопись, театральный дизайн и авангард. И вот теперь, обогащенный этим новым знанием, он вдруг почувствовал: хочу не только видеть, но иметь!

Кто знает, может быть, идею владения произведениями живописи подогревала дружба с сестрами Бориса Пастернака – Лидией (в замужестве Слейтер) и Жозефиной (в замужестве сохранила фамилию Пастернак), живших в Оксфорде. Они познакомили Никиту с искусством их отца, русского импрессиониста Леонида Пастернака. Бывая у них в годы студенчества, он любовался картинами, развешанными в доме. Кстати, дружба эта имела продолжение. Когда Никита женился, сестры преподнесли ему гравюру Л.Пастернака «Автопортрет» с дарственной надписью от Лидии и Жозефины Пастернак: «Н.Лобанову как свадебный подарок»…

В девятнадцать лет, без копейки денег, студент, мечтавший обладать понравившимися ему предметами русского искусства, вернулся в Оксфорд. Обстановка студенческого города, история которого насчитывает восемь веков, с его серыми зданиями колледжей, каждый своеобразной архитектуры, с обширными парками, в которых спокойно бродят олени, со строгими университетскими правилами и средневековыми церемониалами, возможно могла пробуждать желание обладать сокровищами мира, познать тайны истории, искусства. Но ведь была и проза жизни. В этом всё дело! Можно восхититься дерзостью этой мечты (которая все же сбылась), если принять во внимание, что спустя девять лет после войны, в тогдашней Англии сохранялись продовольственные карточки на мясо и сахар. В ресторанах со столов убрали сахарницы. Во всей Англии была одна ресторанная сеть, Lyons Corner House, которая только-только возобновила довоенное правило – оставлять сахар на столах. В глазах студентов, по воспоминаниям Никиты, эти рестораны отличались особой щедростью ещё и потому, что в них подавали чай в больших чашках. Сахар имеет свойство: в стакане чая можно растворить… стакан сахара, что помогало насытиться и спасало от чувства голода.