Всеволод Кукушкин - Лидер. Сергей Павлович Павлов

И вот в 1968 году, не исключаю, что с подачи того же Брежнева, решили яркого комсомольского лидера «отправить на спорт». И хотя Павлов попытался говорить о необходимости вести подготовку к Фестивалю молодежи и студентов в Софии, Леонид Ильич считал, что спорт пользуется большей популярностью во всем мире и авторитет СССР от успехов на спортивных аренах вырастет даже больше, чем от участия в фестивале. В «справке», которая была на столе у Брежнева, отдельно выделили, что Павлов ушел на работу в комсомоле именно из института физкультуры. Это был весомый аргумент. Но даже спустя много лет, когда успехи Павлова как организатора в мире спорта были общепризнаны, Юрий Ельченко считает, что Сергей Павлович был все-таки прирожденным масштабным политиком, обладавшим огромным внутренним потенциалом – он постоянно развивался, много читал, был в курсе новинок, а в таланте общения и умении слушать не знал себе равных.

Но серые кардиналы всегда предпочитали выдвигать слабеньких, на них легче влиять, ими легче управлять, они удобные, с ними проще договориться. Так что оставался один вариант – сильного человека нужно перебросить на какой-то «завальный» участок. А Павлов был человеком с внутренним стержнем, свою позицию – если он был в ней уверен – отстаивал до конца, и «договориться» с ним было невозможно. В бытность Первым секретарем ЦК ВЛКСМ он по должности был участником пленумов ЦК КПСС. И порой, чувствуя поддержку Хрущева, позволял себе резкие, можно сказать, невоздержанные высказывания в адрес тогдашних крупных государственных деятелей, некоторых министров. По существу, критикуя министров за то, что молодежь, отправившаяся на ударные стройки, не получает помощи в организации быта, условий жизни, он был прав. Но подобная критика на такого рода «собраниях» не забывается. Кстати, по воспоминаниям Виталия Смирнова, который стал ему близким соратником, Павлов признавался, что ему иногда просто стыдно было вспоминать свои молодежные эскапады, он краснел за поступки, которые когда-то себе позволял.

В разные годы спортом в СССР руководили часто выходцы из комсомола. Так, в 1945 году Николай Романов пришел с поста второго секретаря ЦК ВЛКСМ, Машин – с поста первого секретаря московского горкома комсомола. Романов был сильным человеком, в общем, он закладывал основы спорта высших достижений. Сама по себе советская спортивная система постоянно совершенствовалась, причем на новую высоту выходила именно при ярких, сильных лидерах.

Назначение Павлова сопровождалось важным документом, подписанным в октябре 1968 года Брежневым и Косыгиным. В целях улучшения руководства физической культурой и спортом в стране был образован союзно-республиканский Комитет при Совете министров СССР. Это означало, что Павлов будет руководить не общественной организацией с неясным статусом, а получает фактически ранг министра.

Можно сказать, что не Павлов начал формировать систему, но он ее реализовал. Благодаря своему жизненному опыту, быстро разобрался в этой сфере и разглядел свою основную «линию». Однажды, еще в конце 1968 года, на коллегии Комитета он сказал: «Нам никто не позволит проигрывать следующую Олимпиаду». Разумеется, он знал о «пирамиде Кубертена» – чтобы появился один чемпион, нужны сотни тех, кто будут рядом, и т. д. Павлов был убежден в другом – нужна массовая физкультура, нужен юношеский спорт как «поставщик» талантов, но чемпионов следует готовить по специальной программе. Кому-то это не понравилось, и стали Сергея Павловича упрекать, что он делает упор на подготовку «сборников». А он был убежден, что средства надо тратить не на «липовых зачетников» искусственно придуманных соревнований, а на юных и на настоящих чемпионов. Конечно, и его можно было переубедить, но только когда дело касалось не слишком важных и принципиальных вопросов.

Некоторые, даже из ближайшего окружения, считали его назначение на спорт своего рода «ссылкой», понижением. Может быть, Павлов и пережил поначалу какие-то неприятные моменты, но быстро вошел в роль спортивного лидера и чувствовал себя абсолютно нормально. Он считал спорт чистой сферой и видел свою задачу в том, чтобы «поднять его на государственный уровень». При этом отдельные лихие идеологи шестидесятых настаивали, что многие функции государства по мере приближения к коммунизму будут отмирать, а потому спорт должен развиваться исключительно на общественных началах. К чему это приводит, мы узнали в полной мере в нынешнем веке.

В Мехико осенью 1968 года он приехал как руководитель олимпийской делегации. Кто был тогда руководителем или председателем Олимпийского комитета СССР, почти никто не знал. Да и по своему численному составу аппарат этой общественной организации насчитывал меньше десятка человек. От нее практически ничего не зависело. Сборные команды формировали отделы и управления Союза спортивных обществ, Олимпийский комитет ставил только штамп и подписи секретаря и председателя на олимпийских удостоверениях.

Советский спорт держался на трех «китах» – армейском спорте, динамовском и профсоюзном. Армейцам и динамовцам были присущи порядок, дисциплина, в профсоюзах было больше вольности, но и результаты оказывались ниже. При этом профсоюзные руководители в большинстве своем были «любителями», большими болельщиками. Многие молодые спортсмены склонялись к тому, чтобы «сдаться в армию». Это сулило неплохое будущее, обеспеченность, словом, имело немало плюсов. Спорткомитет относился к армейскому и динамовскому спорту с уважением, с ними было легче работать по многим причинам, начиная с «бюрократии», без которой не получается организованности.

«Как я стал военнослужащим – это особая история, которая показывает, что отношение к спортсменам в армии было весьма благожелательным, – рассказывал Марк Ракита. – Мы чувствовали, что нужны державе, по отношению к нам высоких руководителей, которые должны были радеть за страну… Олимпийским чемпионом я стал с «белым билетом», как не годный к службе в вооруженных силах ни в военное, ни в мирное время. А армия сулила немало преимуществ. И вот после токийской Олимпиады в 1964 году был прием у министра обороны – Родиона Яковлевича Малиновского, выдающегося маршала и яркого человека. Набрался я смелости, подошел к нему и от имени нас с Умаром Мавлихановым обратился к маршалу: так, мол, и так, хотим служить в кадрах. Родион Яковлевич, сидевший в кресле, повел огромными – куда там Брежневским! – бровями и обратился к своему заместителя – Андрею Антоновичу Гречко, который потрясающе относился к спорту, считая, что армия должна быть сильной в буквальном смысле этого слова. Малиновский только сказал: Андрей Антонович, надо ребят взять. Тот, как и положено в армии: слушаюсь, товарищ маршал. И так далее по всей цепочке сверху вниз – везде ответ один – слушаюсь! С Мавлихановым все было просто – он до этого три года уже отслужил, а у меня – белый билет. Но чем могуча наша армия – нет для нее безвыходных ситуаций ни в бою, ни в столкновении с бюрократической машиной. Да, по медицинским параметрам я служить не мог на действительной службе. Но сверхсрочником мог. И мне присвоили звание младшего сержанта сверхсрочной службы. Потом закончил курсы офицеров запаса и стал младшим лейтенантом. Так что при последующих встречах с Гречко я был в офицерской форме на полных основаниях».