Борис Сударов - Это было недавно, это было давно. Воспоминания о 30-х, 40-х, 50-х

– Ну, ну, не горюй, парень, – положа руку на плечо мальчика, успокаивал его Петька Кузьмин, приятель старшего брата Рувы. – Или ты не мужчина?

А затем то ли из озорства, то ли из жалости предложил своим друзьям забросить парня через толпу в магазин. Иначе, дескать, без хлеба останется.

Не успел Рува сообразить, шутят старшие ребята или на самом деле хотят его, словно мячик, бросить в магазин, как его уже взяли за руки, за ноги и, раскачав, бросили через головы столпившихся у входа людей внутрь магазина.

Буханка чёрного хлеба, которую грыз Рува, идя в то холодное морозное утро домой, казалась ему слаще медового пряника, и вкус её запомнился мальчику на всю жизнь. Но тогда он не предполагал, что впереди его ждут и более голодные, и более страшные испытания. Впереди была – война.

В то воскресное июньское утро они с ребятами здорово поработали над сооружением своего «танка». В полдень Рува забежал в дом, чтобы чемто полакомиться, – сухариком или кусочком сахара, – и на пороге растерянно остановился. У чёрной тарелки репродуктора, висевшего на гвоздике в столовой, стояли две его старшие сестры, Рита и Рика. Они были чемто взволнованы, озабочены и сосредоточенно смотрели на репродуктор, откуда слышался слегка заикающийся голос: «…Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами…» После этих слов наступила пугающая тишина, затем грянула музыка.

Больная мать, лёжа в постели, заохала, запричитала: «Господи! Какая беда! Какое горе! Велинке, зунеле! Велинка, сыночек!..»

Старший брат Рувы, сержант Владимир Вихрин, проходил действительную службу в Бресте и сейчас оказался, как полагала мать, в самом пекле. «Его уже, наверное, нет в живых, – глотая слёзы, всхлипывала мать. – Бедное дитя! Бедный сыночек!»

– Мама, что случилось? – Ещё не понимая, что произошло, спросил Рува.

– Война, Рувочка, – ответила за мать Рика. – Немцы напали на нас.

Вскоре явился с базара отец. Он с утра ушёл туда, чтобы купить дров на зиму.

– Вы уже всё знаете, – бросил он с порога, глянув на своих встревоженных домочадцев. Рассказал о том, как было воспринято известие о войне на базаре.

Он приценивался к очередному возу дров, когда его бесцеремонно ктото оттолкнул в сторону и вскочил на телегу. Отец узнал секретаря райкома, которого часто видел на трибуне в дни первомайских и октябрьских демонстраций; не раз руководитель района приезжал и к ним на спиртзавод.

– Товарищи! Только что по радио объявили: гитлеровская Германия напала на нашу страну! Немецкая авиация бомбила Киев, Минск, Брест, другие наши города… Немедленно разъезжаетесь по домам и готовьтесь к защите Родины!..

Не успел секретарь закончить свою речь, а весь базар уже пришёл в движение. Война! Зашумела, заголосила, загудела базарная площадь, мгновенно превратившись в огромный цыганский табор, по тревоге снимающийся с места. Повсюду слышались громкие голоса, проклятия в адрес Гитлера. Мужики запрягали лошадей, перед дорогой потуже затягивали верёвки, скреплявшие так и непроданные дрова или сено. Женщины, надрываясь, скликали кудато отлучившихся своих детей. Старики ворчали: зноу, стало быть, з германцем ваявать, мать яго пройбу!

Вскоре опустела и притихла базарная площадь. И лишь неубранный конский помёт да повсюду разбросанные пучки сена, лениво перекатывавшиеся на ветру, напоминали о том, что ещё совсем недавно здесь был большой воскресный базар.

Уже через несколько дней Рува впервые услышал слово «беженцы». Женщины и дети, преимущественно еврейские, из западных приграничных областей вдруг стали появляться в городе. Некоторые из них, измученные, голодные, заходили и в дом Вихриных, где находили временный приют. Они рассказывали о том, что пришлось им пережить, о потере близких, о бомбёжках и пожарах. А через пару дней, отдохнув и запасясь коекакими продуктами, беженцы вновь отправлялись в путь, надеясь добраться до Брянска или Смоленска, куда, думали они, немцев уж никак не допустят, и там дождаться конца войны.

Немецкая армия между тем стремительно продвигалась в глубь страны. По сводкам Информбюро, бои шли уже у Могилёва.

Както вечером, когда в доме все уже легли спать, Рува услыхал разговор отца с матерью в спальне. Они говорили тихо, полушёпотом, но всё было слышно.

– Немец скоро может быть здесь, – размышлял отец.

– Надо быстрее уезжать. Многие уже уехали. Хазановы, Брайнины, Гуревичи… – Мать хотела продолжить, но отец недовольно перебил её.

– Как мы можем уехать, если ты со своим радикулитом даже с постели не можешь подняться? К тому же станцию разбомбили, поезда уж несколько дней не ходят.

– Надо както достать лошадь и добраться до Рославля. Пожить неделюдругую у Соломона, а там, смотришь, и война кончится. В случае чего оттуда можно в Москву податься, к Соне с Цилей.

У дяди Соломона, папиного брата, и тёти Фани, папиной сестры в Рославле, Рува и Рика несколько лет тому назад побывали в гостях и очень сдружились тогда со своими двоюродными сёстрами Соней и Ритой. И предстоящая поездка в Рославль Руву очень обрадовала.

– Попробуй, найди сейчас лошадь, – хмуро бросил отец.

– В крайнем случае оставите меня здесь, – продолжала мать. – Лёкса присмотрит за мной. А вам всем надо уходить из города, пешком, но выбираться отсюда.

Старая Лёкса, о которой шла речь, жила рядом с домом Вихриных в полуразвалившейся избёнке. В былые годы она помогала Вихриным по хозяйству, нянчила их детей, чем и кормилась. Мужа её давно не было в живых, а единственная дочь Марфа уехала кудато на заработки, и много лет о ней не было ни слуху, ни духу. Жила Лёкса отшельником, ни с кем не общалась и лишь изредка заходила к Вихриным, чтобы взять в долг рубльдругой, немного хлеба или молока. Долг этот она никогда не возвращала, и о нём никто ей никогда не напоминал.

Чем закончился разговор отца с матерью в тот вечер, Рува так и не узнал, безмятежный детский сон сморил его, и он больше ничего уже не слышал.

Рано утром отец кудато ушёл, и его долго не было. А вернувшись, он объявил:

– Вот что, дети, – немцы не сегоднязавтра могут быть здесь, и мы с мамой решили, что вам надо уходить из города.

– А вы остаётесь, что ли? – с удивлением посмотрела на отца Рита.

Старшая дочь в семье Вихриных, черноволосая красавица Рита не одному парню в городе вскружила голову, но замуж вышла за чужака. Её воображение пленил Рафик Вольфсон, молодой лейтенант, приехавший летом тридцать восьмого года после окончания танкового училища на побывку к своим родственникам. Вместе и отправились тогда к месту службы лейтенанта под Минск. А в июне сорок первого Рита с двухлетним Лёником приехала на лето к родителям. Тут и застала её война.