Макарий Огибенин - День в раскольническом скиту (из моих путевых воспоминаний)

– Что вы, Михайло Максимыч! Да как это можно! – замахал руками Терентий и посмотрел на меня с таким страхом в глазах, с каким смотрят на людей, которые сознательно решаются совершить какое-либо преступление.

Пение, наконец, прекратилось, и вопли моего бедного чичероне не остались «гласом вопиющего в пустыне». Нам отворил дверь старичок-монах, сказав:

– Аминь святой молитве!

– Бог спасет на аминь! – серьёзным тоном ответил Терентий, как будто в этом именно «амине» заключалось если не всё, то, по крайней мере, половина спасения.

– Милости просим, гости дорогие! – сказал отворивший нам монах.

Когда мы вошли в келью, Терентий шепнул мне:

– Пожалуйста, вместе не молитесь, старичков не огорчайте. А сам очень истово начал молиться, низко кланяясь в пояс.

В это время я стал рассматривать внутренность молельни. Во всю переднюю стену были полки в четыре ряда с множеством икон и с обильным освещением лампад и восковых свечей. Перед самым иконостасом была прибита широкая, покрытая какой-то голубой материей, полка, заменявшая аналой, на которой лежали раскрытые книги. В пении участвовало несколько монахов, послушников и мальчиков, – пели по крюкам и в унисон. Пение, как мне показалось, было гнусливое, грубое и неприятное, читали протяжно, но внятно. Поклоны клали все в один раз. Тот же монах, который нам отворил дверь, пошёл доложить о нас отцу игумену Паисию, не замедлившему явиться к нам.

Пока он подходил, я успел несколько его порассмотреть. Это был старец лет 70-ти, роста выше среднего, с тёмно-русой в проседь длинной бородой, постническим, жёлтым, измождённым лицом, правильным носом и с густыми русыми бровями, из-под которых бойко смотрели серые глаза. На нём была ряса из чёрной дешёвенькой материи, а поверх рясы мантия из грубого чёрного сукна, с красным кантом по кромкам, покрывавшая его только до талии. ( В будничные дни монахи обыкновенно носят короткие мантии, а в торжественные праздники они надевают очень длинные. – Авт. ). На голове у отца Паисия была надета камилавка, плотно облегавшая его голову. Околыш камилавки был каракулевый, шириною в вершок, а на камилавку был надет, из такого же сукна, как и мантия, каптырь, который сзади был обрезан по талию, а по бокам спускались ниже рук концы в виде крыльев. По кромкам каптыря, как и у мантии, были красные канты. В руках у отца игумена была из чёрного опойка лестовка. Он подошёл к нам и поклонился мне, но руки не подал, так как старообрядцы, держащиеся строгих правил, руки никому не подают, считая это смертным грехом и соблазном последнего антихриста. У них на этот случай есть даже собственное, в старообрядческом духе, стихотворение, под заглавием «Увещевание древлеправославных христиан на время антихристово», где, между прочим, говорится:

Я, уже знавший заранее подобный обычай, нисколько этим не был удивлён. Отец Паисий надолго остановил свой взор на мне и тихим, вкрадчивым голосом, как бы боясь меня, спросил:

– Откелева пожаловали?

Я ответил.

– Милости просим, милости просим! Спаси вас Царица Небесная, что не возгнушались посетить смиренных ваших молитвенников… – едва слышно промолвил он. Терентий всё время стоял, скрестив руки на груди, переминаясь с ноги на ногу, и ждал, пока отец игумен заметит его. Наконец отец Паисий повернул голову по направлению к Терентию, и моментально лицо его приняло другое выражение.

– А! Раб Божий Терентий! Вот радость воистину с небеси! Чьи же эти благоприятные молитвы дошли ко Всевышнему, что ты к нам пожаловал? – проговорил восторженно отец Паисий. Терентий стремглав шарахнулся в сторону, оказалось, что он бросился за подручником, взявши, положил его на пол у самых ног отца Паисия, затем, скрестив на груди руки, он начал произносить:

– Господи, Исусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас, прости мя отче святый, Христа ради! (земной поклон).

– Бог простит, – отвечал отец Паисий. Опять та же молитва и «Благослови!» (земной поклон).

– Бог благословит. – В третий раз та же молитва с добавлением «и помолись о мне грешнем» (земной поклон).

– Царица Небесная Владычица молится за всех нас, грешных, – смиренно проговорил отец Паисий. Богослужение было приостановлено. Терентию было прочитано прощение. Покончив с прощением, Терентий всем монахам кланялся в ноги, и они ему отвечали тем же. Облегчив исполнением этой обрядности свою душу, он подвинулся ближе к иконостасу и начал молиться вкупе с отцами.

Ввиду того, что у старообрядцев, в особенности в скитах, прощению придаётся особое значение, то не излишне будет сказать и о способе его совершения. Приходящий в скит мирянин или монах, пробывший некоторое время в миру, считает нравственным долгом, посредством прощения, очистить себя от «замирщения». Оно совершается следующим образом. «Измирщенный» лежит неподвижно на полу, упершись руками и головою в подручник, и начинает прощение следующими словами: «Прости мя, отче святый, или мати святая ( У старообрядцев, в скитах, а часто и в молитвенных домах, за неимением грамотных мужиков, бабы или старые девки кадят иконы, читают Евангелие, а также «измирщившимся» читают и прощение, пренебрегая учением святого апостола Павла, который сказал: «Жена в церкви да не учит». В древних старопечатных книгах нет слов, которые в этом прощении напечатаны курсивом. Старообрядцы сами по своему произволу их прибавили, не считая себя ответственными перед святыми отцами в прибавлении и убавлении, а сами на миссионерских беседах только и защищаются словами: «Аще кто иоту едину прибавит или убавит, анафема да будет». – Авт. ), и благослови, елико согреших во вся дни живота моего и в сей день и час без числа согреших душою и телом, сном и леностию, помрачением бесовским, в мыслях нечистых, в забытии ума и во осуждении. Согреших сердцем и устами , и всеми моими чувствы – слухом и видом, волею и неволею, в молении со иноверными, в ядении, в питии, в любви, в дружбе и во обычаи , и несть бо того греха на земли , его же не сотворих, но о всех каюся, прости мя, отче святый (или мати святая), и благослови и помолися о мне грешном». Затем кающийся встаёт и трижды кланяется до земли игумену, а потом и братии.

Пока служили вечерню, на кухне, которая помещалась налево за заборкой, в одних рубашках из грубого холста, в таких же шароварах и холщовых фартуках, приготовляли ужин два дюжих монаха. На ногах у них были кожаные башмаки с опушкой из красного сукна, а на других монахах, которые молились, были рясы, на послушниках же вместо ряс были подрясники, с двумя оборками сзади, из чёрной же материи.