Ольга Елисеева - Екатерина Великая. Тайная жизнь императрицы

Пока супруга читала «Письма г-жи де Севеньи» и «Историю германской империи» Бара, Петр Федорович, как и многие в Европе, преклонялся только перед одним гением – прусским королем Фридрихом II. У великого князя это чувство доходило до откровенного обожания. Юноша во всем старался подражать кумиру, так же как и он, сочетал любовь к войне с любовью к музыке, играл на скрипке.

Петр III. Неизвестный художник

Иностранные дипломаты не раз подчеркивали в донесениях, что у молодого двора нет ни одного надежного советчика, который подсказал бы великим князю и княгине правильный, осторожный образ действий. В 1746 г. бывший прусский посланник Аксель фон Мардефельд писал своему преемнику графу Карлу фон Финкенштейну: «Великому князю девятнадцать лет, и он еще дитя, чей характер покамест не определился. Порой он говорит вещи дельные и даже острые. А спустя мгновение примешь его легко за десятилетнего ребенка, который шалит и ослушаться норовит… Он уступает всем своим дурным склонностям. Он упрям, неподатлив, не чужд жестокости, любитель выпивки и любовных похождений, а с некоторых пор стал вести себя как грубый мужлан. Не скрывает он отвращение, кое питает к российской нации, каковая, в свой черед, его ненавидит, и над религией греческой насмехается… В покоях своих часто играет он в куклы. Супругу не любит, так что иные предвидят, по признакам некоторым: детей от него у нее не будет. Однако ж он ее ревнует».

Финкенштейн высказывался еще резче: «На Великого Князя большой надежды нет. Лицо его мало к нему располагает… Не блещет он ни умом, ни характером; ребячится без меры, говорит без умолку, и разговор его детский, великого Государя недостойный, а зачастую и весьма неосторожный; привержен он решительно делу военному, но знает из оного одни лишь мелочи; беспрестанно поминает свое герцогство Голштинское, к коему явное питает предпочтение; есть в нем живость, но не дерзну назвать ее живостью ума; резок, нетерпелив, к дурачествам склонен… Если когда-либо взойдет на престол, похоже, что правителем будет жестоким и безжалостным; недаром толкует он порой о переменах, кои произведет, и о головах, кои отрубит».

Ребячливость – черта, которую у Петра III отмечали практически все наблюдатели. Причем подчас «ребячества» государя переходили границы, становились опасны или оскорбительны для окружающих. В 1746 г., когда великому князю исполнилось 18 лет, канцлер А. П. Бестужев-Рюмин составил инструкцию для обер-гофмаршала малого двора. Согласно этому документу, следовало всячески препятствовать наследнику проявлять во время богослужения «небрежение, холодность и индифферентность(чем в церкви находящиеся явно озлоблены бывают)». Кроме того, Петру запрещалось заниматься «игранием на инструментах, егерями и солдатами и иными игрушками». Обер-гофмаршал должен был следить, чтобы великий князь воздерживался «от шалостей над служащими при столе, а именно от залития платей и лиц и подобных тому неистовых издеваний». Создается впечатление, что наследник вообще не умел себя вести в обществе, и приставленные к нему придворные не знали, как с ним справиться на людях. Он был для них вечным стыдом и огорчением.

Однажды Петр провертел дырку в стене своей комнаты, смежной с покоями фаворита Елизаветы обер-егермейстера А. Г. Разумовского, подставил к ней стулья и несколько вечеров заставлял всех приходивших подсматривать. Одна великая княгиня смогла выразить мужу возмущение, но он и не подумал прекратить «театр», поскольку был в восторге от своей выдумки.

Узнав о случившемся, Елизавета была в гневе. Ей часто ставят в вину изоляцию малого двора. Замкнутый, удаленный образ жизни великокняжеской четы под неусыпным, прямо-таки полицейским надзором графини Марьи Чоглоковой объясняют обычно политическими причинами. Елизавета боялась соперничества с наследником и тех заговоров, которые постоянно заваривались в его пользу при дворе. К этому правильному утверждению стоит добавить одну бытовую подробность. Императрица, видимо, стеснялась Петра, избегала приглашать на большие собрания, показывать иностранцам. Вместе с мужем оказалась заперта в четырех стенах и великая княгиня. От безделья Петр зверел и дичал. Екатерина же сумела с пользой употребить бесконечные часы одиночества. С детства пристрастившись к чтению, она знала, чем себя занять.

Уже тогда ее характеристики в депешах иностранных дипломатов резко контрастируют с описанием супруга. «Великая княгиня достойна супруга более любезного и участи более счастливой, – писал Финкенштейн. – Лицо благородное и интересное предвещает в ней свойства самые приятные, характер же сии предвестья подтверждает. Нрав у нее кроткий, ум тонкий, речь льется легко; сознает она весь ужас своего положения, и душа ее страждет; как она ни крепись, появляется порою на ее лице выражение меланхолическое – плод размышлений. …Порою молодость и живость берут свое, однако же осмотрительности у нее довольно, и Великому Князю пожелал бы я держаться столь же осторожно. …Нация любит Великую Княгиню и уважает, ибо добродетелям ее должное воздает».

Много лет спустя после приезда в Россию, в 1774 г., Екатерина писала г-же Бьельке о принцессе Елизавете-Шарлоте Ольденбургской, просватанной за герцога Карла Зюдерманландского, брата шведского короля: «Я думаю, что будущая герцогиня Сюдерманландская похожа на стольких других девушек ее возраста: она в четырнадцать лет в восторге, что выходит замуж, а в двадцать будет очень жалеть, что вышла». В этих строках сквозит грустная ирония. Ведь и сама императрица побывала в роли четырнадцатилетней «счастливой невесты», которая в двадцать лет уже жалела о замужестве.

Действительно, Екатерине было о чем сожалеть. Нелюбимый, недалекий муж, ревнивая к чужой красоте свекровь. И полное одиночество. Вот результат честолюбивых устремлений принцессы Софии-Августы-Фредерики. Казалось, поставив на карту свою судьбу, согласившись выйти замуж за человека, начавшего вызывать у нее отвращение еще до свадьбы, она проиграла.

«Я сказала себе, – пишет Екатерина в мемуарах, – если ты полюбишь этого человека, ты будешь несчастнейшим созданием на земле; по характеру, каков у тебя, ты пожелаешь взаимности. Этот человек на тебя почти не смотрит, он говорит только о куклах… и обращает больше внимания на всякую другую женщину, чем на тебя; ты слишком горда, что бы поднять шум из-за этого, следовательно, обуздывай себя пожалуйста, насчет нежности к этому человеку; думай о самой себе, сударыня». Однако чем больше цесаревна думала о себе, тем грустнее ей становилось.