Николай Шахмагонов - Екатерина Великая в любви и супружестве

У Павла Петровича, как известно, было четыре сына и четыре дочери. А в последнее время доказано, что незадолго до второго брака у него родился сын от романа с Софьей Чарторыжской, которого нарекли Симеоном Афанасьевичем Великим.

Вот как оценивает автор «Истории русского масонства» Борис Башилов черты характера Павла, «прежде чем тяжелая, ненормальная жизнь, которая досталась на его долю, подорвала его силы»:

«Многие из знавших близко Павла I лиц единодушно отмечали рыцарские черты его характера. Княгиня Ливен утверждала: „В основе его характера лежало величие и благородство – великодушный враг, чудный друг, он умел прощать с величием, а свою вину или несправедливость исправлял с большой искренностью“».

В мемуарах командира (в 1755–1758 гг.) лейб-гвардии Семеновского полка Андрея Ивановича Вельяминова-Зернова мы встречаем такую характеристику нравственного облика Павла I:

«Павел был по природе великодушен, открыт и благороден; он помнил прежние связи, желал иметь друзей и хотел любить правду, но не умел выдерживать этой роли. Должно признаться, что эта роль чрезвычайно трудна. Почти всегда под видом правды говорят царям резкую ложь, потому что она каким-нибудь косвенным образом выгодна тому, кто ее сказал».

Де Санглен в своих мемуарах писал, что «Павел был рыцарем времен протекших». Если быть точным, то правильнее было бы сказать не «рыцарь», а «витязь», ибо рыцарь – плохое слово. Рыцарь – не наше слово. Рыцарство для России – это жестокие набеги звероподобных тевтонов на псковские и новгородские земли, это осквернения православных святынь, это убийства и сожжения заживо детей, женщин, стариков, это бесчеловечные пытки попавших в плен русских воинов. Рыцарство – это агрессия, это коварный удар из-за угла. Вспомним, с каким ожесточением рвались на Русскую землю, стонавшую под ордынским игом, немецкие псы-рыцари. Они «по-рыцарски» спешили воспользоваться ослаблением Руси, чтобы грабить, жечь и убивать. И подобных примеров не счесть. Так что же такое рыцарство? На Руси рыцарей не было. На Руси были витязи, для доказательств достоинств которых не нужно было прибавлять «благородный».

Благородство, честь, достоинство – отличительная черта каждого православного витязя. На Западе же, сами того не осознавая, подчеркивали, что тот, кого зовут «благородный рыцарь», быть может, и имеет человеческие качества, остальные же рыцари – просто низкие и коварные убийцы. Рыцарством, по-видимому, считается на западе и рыцарский поступок папы римского, который в канун нашествия полчищ хана Батыя на Русь запретил купцам католических стран продавать русским князьям стратегическое сырье, а самому Батыю сделал подарок, послав военным советником своего агента, рыцаря, заметьте, католического ордена Святой Марии Альфреда фон Штумпенхаузена. Этот рыцарь согласовывал по задачам, рубежам и времени действия западных бандитов с бандитами степными. А задачи и у тех и у других были примерно одинаковы – захват чужих земель и чужого добра, порабощение народа и приобретение рабов. Ну и, конечно, борьба с православной верой, объединяющей Русские земли и мешающей коварным планам рыцарских и степных хищников.

Гитлеровское командование награждало рыцарским крестом своих звероподобных убийц, которые с большим удовольствием бомбили города и села, гонялись за санитарными поездами, расстреливали беженцев…

Впрочем, называя государя императора Павла I рыцарем времен протекших, его современник де Санглен просто не задумывался над истинным значением слова «рыцарь». Он отдавал должное личному мужеству Российского Императора. Не только де Санглен, многие европейские политики были потрясены поступком Павла I, который, желая уничтожить наполеоновские войны в самом зародыше, послал вызов на дуэль Наполеону Бонапарту. Государь предложил «корсиканскому чудовищу» (так звали Наполеона сами французы) драться в Гамбурге и поединком положить конец кровавым битвам в Европе, вызванным Французской революцией. Гвардейский полковник Николай Александрович Саблуков, долгое время находившийся в числе приближенных к императору людей, отметил: «Несмотря на всю причудливость и не современность подобного вызова, большинство европейских монархов отдали полную справедливость высокогуманным побуждениям, руководившим Русским Государем, сделавшим столь серьезное предложение с полною искренностью и чистосердечием».

Добавим: с тем чистосердечием, с которым император Павел Петрович всегда относился к людям.

По свидетельству Николая Александровича Саблукова, лично знавшего императора и оставившего записки-расследования о цареубийстве, «Павел знал в совершенстве языки: славянский, русский, французский, немецкий, имел некоторые сведения в латинском, был хорошо знакам с историей и математикой; говорил и писал весьма свободно и правильно на упомянутых языках».

Какое же здесь сходство с мнимым отцом? Петр Федорович косноязычно изъяснялся на русском языке, а в науках и вовсе не был искушен.

Императрицу Екатерину II часто обвиняют едва ли не в равнодушии к своим детям, даже более того, в отсутствии материнских чувств к ним. При этом обстоятельства, благодаря которым она была оторвана от воспитания своего первенца, вовсе не учитываются.

Вспомним замысел Елизаветы Петровны: женить Петра Федоровича, получить от этого брака ребенка и самой воспитать его – вот о чем мечтала государыня. Она прекрасно понимала, что великий князь Петр Федорович не способен стать воспитателем. Да и к тому же она-то уж точно знала, чей сын Павел.

Конечно, для сокрытия правды великий князь мог бы и прикинуться отцом, да только Петр Федорович на эту роль не годился, ибо сам не вышел из младенчества…

Екатерина Алексеевна рассказала в записках:

«Однажды, когда я вошла в покои Его Императорского Высочества, я была поражена при виде здоровой крысы, которую он велел повесить, и всей обстановкой казни среди кабинета, который он велел себе устроить при помощи перегородок.

Я спросила, что это значило; он мне сказал тогда, что эта крыса совершила уголовное преступление и заслуживает строжайшей казни по военным законам, что она перелезла через вал картонной крепости, которая была у него на столе в этом кабинете, и съела двух часовых на карауле, сделанных из крахмала, на одном из бастионов, и что он велел судить преступника по законам военного времени; что его легавая собака поймала крысу, и что тотчас же она была повешена, как я ее вижу, и что она останется там, выставленная на показ публике, в течение трех дней, для назидания. Я не могла удержаться, чтобы не расхохотаться над этим сумасбродством, но это очень ему не понравилось, ввиду той важности, какую он этому придавал; я удалилась и прикрылась моим женским незнанием военных законов, однако он не переставал дуться на меня за мой хохот…»