Петр Вяземский - Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1824-1836

Надеюсь, у вас оно не залежится.

Жихареву говорил: он хлопочет, но толку добиться не может; надеется, что крестьянина успокоют в старости, но свободы доставить ему не обещается. Да и трудное дело, по словам его: свободный, он потребует жены и детей её. И у нас здесь в Москве завязывается грустное дело: старик Куракин, раздраженный сплетнями московских баб обоего пола, отказывается дать свободу Семенову и велит возвратить Вьельгорскому деньги, уже отданные (по предварительному извещению сына) в странноприимный Куракинский дом. Сын все обнадеживает, что смягчит отца, но будущее – дело темное. Не имеешь ли способа как-нибудь умеренно и осторожно, но решительно подействовать на старика через министра князя Голицина или графа Аракчеева? Жаль, что Николая Ивановича нет! Подумай, что и как сделать и дай мне знать.

За кого ты меня принимаешь, полагая, что я свяжусь с Булгариным? Я и с Дмитриевым связался потому, что почел его Каченовским, а Каченовский все имеет же какой-нибудь голос в литературе нашей и господствует над заднею частью нашей публичной публики. Связавшись, надобно было развязаться, и – завязалось. Булгарин и в литературе то, что в народах: заяц, который бежит между двух неприятельских станов. Ответ его на мое изобличение его во лжи в отношении биографии Дмитриева ничего не значит. По его мнению, о Дмитриеве нельзя говорить потому, что заслуги его слишком велики: да о ком же говорить, как не о людях, достойных внимания? Неужели же говорить об одних Хвостовых, да Булгариных?

Жалею о Бирукове, когда он в беде; по не менее того презираю его, когда он в должности. Чем дело кончилось?

Скажи Плещееву, что его protégée, певица St.-Brice, дает концерт в четверг; что рад за нее стараться, но худо падеюсь на успех. Мы только что начинаем отдыхать от концертов, да и к тому же множество людей уже разъехалось по деревням.

По твоим словам я отыскал «Инвалид» 26-го марта. Нет никакой соли в этой мистификации. Не станут ли еще разыскивать творца?

Кланяйся Карамзиным. Радуюсь сердечно, что Николеньке лучше.

Найди в Петербурге французский перевод сочинений Шлегеля: «Ueber dramatisclie Kunst und Litteratur* и пришли мне его поскорее.

Прощай! Отошли приложение к Воейкову. Дмитриев в ответах своих Хвостову на присылку новых произведений, никогда не называет стихов его стихами и всегда ищет какого-нибудь иносказания, например, как следующего: «Благодарю вас за письмо и за приложение, и прочее. На днях застал я Василия Львовича, проповедующего своему знаменитому камердинеру Игнатию твердость и великодушие в пренесении рогов, которые всадила ему жена. «Чем же я тебя хуже», говорил он ему, «а и я был рогоносец». «Не жалуй меня в майоры», отвечал Игнатий, «да не». Сцена была бесподобная!

Василий Львович утешал его от доброй души; представь себе притом, что вся его дворня была свидетельницею увещаний, и ты постигнешь всю патриархальность этой сцены. Скажи об этом Дашкову: ему коротко знаком Игнатий, и мы с ним праздновали на его свадьбе. Василий Львович, забывши тогда, что гостиная его усажена лакеями и прачками, подходил к нам, потирая свои руки, и спрашивал: «N'est-ce pas, qu'on se trouve assez bien chez moi?»

6-го мая. [Петербург].

Письмо твое и последнее слово посылаю к В[оейкову] и Ж[уковскому]. Не знаю, напечатают ли? Теперь ценсорам не до личностей, но до собственного лица; да и без сомнения, им может быть новая беда от подобных перебранков; ибо тут и слово честь замешано, то-есть, письменная пощечина. Впрочем, я не помешаю, во и содействовать не буду; ибо теперь не до того по этой части. Пожалуйста, перестань вздорить. C'est indigne de vous et je ne vous reconnais pas dans tout ce fatras polémique. Искры твоего ума нет во всем споре.

Сегодня везет Жуковский Батюшкова в Дерпт, а уже не в Дрезден. Крылову дано десять тысяч рублей единовременно.

Пред глазами моими приготовление к параду всего гвардейского корпуса в четверг. Теперь одна кавалерия несется на Марсовомь поле,

И рад бы, вырвался отсюда, во нет возможности. Однако ж летом верно буду с вами, хоть и грустно будет расстаться с Черной Речкой.

Спасибо за царский билет. Прости! Карамзину Николаю лучше, и это не корь была.

Уведомь тотчас о последствии спасительного заседания сегодня.

12-го мая. [Москва].

Сегодня Кушников дал мне знать, что определение по моему делу записано в журнале; вероятно, оно или пошло сегодня к министру, или пойдет в четверг. Теперь твое дело.

Что за глупая – эта старая Москва! Какие даю обеды на счет будущих благ? Охота им врать, а тебе или вам охота верить! Угадываю, что дело идет о том, что князь Дмитрий Владимирович обедал у нас сам-пять или сам-семь, напрашивавшись к жене во всю зиму. Куда ни обернись – все Михайлы Дмитриевы разных мастей, все глупцы, сплетники, подлецы! Могу ли я решиться мытарить деньги истинно кровные или кровавые? За кого вы меня принимаете? Право, досадно!

Воля твоя, ты слишком строго засудил мою полемику. Разумеется, глупо было втянуться в эту глупость, но глупость была ведена довольно умно. Открытие и закрытие кампании состоит из одних хладнокровных грубостей и не требовали затей остроумия; в промежутках была партизанская выходка в разборе второго «Разговора» и в этой выходке, что ни говори, много забавного. Вступление совсем неглупо; впоследствии некоторые удары нанесены удачно. Вся Москва исполнена нашей брани. Весь Английский клуб научили читать по моей милости. Есть здесь один князь Гундоров, охотник до лошадей и сам мерен преисправный, к тому же какой-то поклонник Каченовского. Читая в газетной мою первую статью, останавливается он на выражений бедные читатели и каким-то глухим басом, ему свойственным, спрашивает, обращаясь к присутствующим: «Это что значит? Почему же князь Вяземский почитает нас всех бедными: может быть, в числе читателей его найдутся и богатые. Что за дерзость!» Иван Иванович был свидетелем этой выходки и представлял мне ее в лицах. Он племянника своего уже не принимает к себе и говорит: «Пусть будет он племянником моего села, а не моим». Мне хочется предложить ему, чтобы напротив: оставил он его своим племянником, а меня признал бы за племянника наследства своего. Одна вышла польза из нашей перебранки: у бедного Шаликова прибыло с того времени 15 подписчиков.

Завтра Елена Григорьевна Пушкина отправляется. Дирекция театральная русская купила калмыцкий балет Ржевского. Предвидишь ли успех в стараниях о Семенове? Нельзя ли как-нибудь употребить тут прекрасную Юлию? К какому времени будешь в Москву? Предвари меня заране, потому что мне предстоят многие поездки, и не случилось бы нам разъехаться. Слал ли ты эпиграммы Воейкову? Жена, кажется, поедет на той неделе; в конце этой переезжаем в Остафьево. Лета все еще у нас нет. Дожди, холодные ветры. Прости!