Борис Мисюк - Полвека в океане. История рыбных промыслов Дальнего Востока в рассказах, очерках, репортажах

«Норд» острым носиком клевал волну и убегал от берега всё дальше и дальше, оставляя слабенький след, который исчезал уже в десятке метров за кормой, потому что не в силах был противостоять даже таким небольшим волнам. Так и не дозвавшись базы по радиотелефону, Кирилл Александрович вышел из тесной рубки на палубу и сейчас, дыша полной грудью подмороженным, но всё равно весенним, как всегда в море, воздухом, любовался неоглядным простором родного залива. Не изменился он за четверть века. Байкал, пишут, изменился, Каспийское море тоже, а вот Олюторский залив остался таким же вольным-раздольным, раскинул синие крыла свои и держит на них небо.

25 лет… Возраст юноши. А для него – срок службы в рыбинспекции. Говорят: много воды утекло. Вон она, вода – сколько было, столько и осталось. Утекло другое. Годы вот, молодость. Да, и не ответишь вот так сразу: что осталось, а что ушло. Тогда, 20 лет назад, бурлила здесь жизнь, вода кипела – от винтов, форштевней, тралов кипела вода Олюторки. Сейчас рыбопромысловые экспедиции как называются – Охотоморская, Беринговоморская. А тогда была и Олюторская. Да! И рыба была знаменитая – олюторская сельдь. Сравнить, допустим, с приморской или магаданской – маленькая была, невидная, 23–25 сантиметров, но, как рыбаки говорили, пузатенькая. Круглая, как качалочка, красивая рыбка была, жирная, на вкус нежная, всем нравилась… Такая судьба, видно, у всех красивых да нежных – нарасхват… И вот ведь где обман-то, неожиданно подумал Кирилл Александрович, легко припомнив названия плавбаз: «Михайло Ломоносов», «Жан-Жак Руссо», «Фома Кампанелла», «Анатолий Луначарский» – имена! А что они с ней сделали, с бедной маленькой красавицей – полюбили, разлюбили, втоптали в грязь. Вот так вот…

Была у Одинцова эта безобидная привычка – разговор ли, мысли, особенно в волнении, заканчивать этими словами: вот так вот . И было в них то ли утверждение, то ли вызов.

На плавбазе «Михайло Ломоносов» в 1966-ом году был штаб экспедиции. Там и познакомился Кирилл Александрович с начальником приморской флотилии Юрием Ивановичем Новиковым, главным, так сказать, браконьером (разумеется, с точки зрения инспектора рыбвода). Промысловая армада уверенно добивала олюторское стадо сельди, за восемь-девять лет низведённое с положения крупнейшего шельфового стада до состояния разрозненных, просверкивающих в смертельном испуге стаек, которых и не назвать было уже косяками.

На «Ломоносове» без цветов встречали рыбинспектора – полчаса «искали» лебёдчика, потом никак не могли прицепить на гак корзину для пересадки людей. Инспектор негордый был, взобрался по штормтрапу и, на ходу мельком заглянув в приёмный бункер (молодь, конечно, он знал и так, мог не заглядывать), прошёл прямо к начальнику флотилии.

Как голодные волки, рыскали по заливу сейнеры и траулеры, и если удавалось кому поднять трал с добычей, к нему со всех сторон бросались остальные, перепахивали тралами этот квадрат поперёк и вдоль и снова расходились. У инспектора было право штрафовать капитанов за пойманную молодь, и потому добытчики десятой милей, как зачумлённую, обходили плавбазу, на которую высадился инспектор, а весть о том облетала флот со скоростью морзянки. На плавбазе тоже недобро косились на инспектора: он здесь – значит, рыбы не будет, не будет и заработка. Всё просто.

И всё сложно до того, что по вечерам голова кружилась от мыслей, точно от шторма: как привести в согласие планы и рвение рыбаков с долгом инспектора рыбвода, садовника Нептуновых садов, защитника всего живого в море. Что он, Одинцов, должен делать с Новиковым? Что может он с ним сделать? Впрочем, что должен, он знал. В архиве инспекции и сейчас ещё, наверное, лежат потемнелые, как прошлогодние листья, рапорты рыбинспектора из Пахачи. Видя, что не дождаться ему ответа на свои длинные рапорты-вопли, писал он и в газету, и в журнал, и туда, чьим органом журнал являлся. И однажды на очередном совещании в Питере, Петропавловске-Камчатском, услышал такие слова, правда не обращённые прямо к нему, а брошенные в простор актового зала, вверх, выше голов: «Есть у нас и ретивые без удержу товарищи, которым нелишне будет напомнить, что богатства наших морей – народные богатства, а планы партии и народа – также и наши с вами планы, товарищи. Мы не можем стоять в стороне от пятилетки, мы обязаны шагать в ногу…»

Слова, слова… Ведь ваше назначенье – соединять людей, а не разъединять, не замораживать людские души. Вот так вот.

– Что же вы делаете, Юрий Иванович? – Такими словами он начал разговор с начальником флотилии тогда, на «Ломоносове».

– Стараюсь, – без тени юмора ответил Новиков, ровесник Одинцову, черноволосый, черноусый, с умными и тоже чёрными глазами.

– И похоже, рады стараться, – невольно помягчев, сказал Кирилл Александрович.

– Вы предлагаете погрустить? – Вопрос был задан живым, но всё же абсолютно серьёзным тоном. Начальник протянул пачку сигарет. Закурили.

– Я предлагаю другое. Вот так вот!.. Я предлагаю то, что уже предлагал в прошлую путину, правда, не вам, и в позапрошлую тоже: закрыть экспедицию.

– Конкретно, как?

– Доложить вашему руководству, что инспектор Камчатрыбвода запретил промысел на основании «Правил рыболовства».

– Спросят фамилию инспектора.

– Скажете.

– Тогда вас снимут с работы.

– Знаю, я не наивен. Но вы тоже откажитесь вести эту экспедицию.

– Вместо меня пришлют того, кто не откажется.

– Давайте соберём капитанов-директоров со всех «философов» и убедим их сделать то же.

– Нет, вы всё-таки наивный человек, Кирилл Александрович. – Новиков впервые позволил себе улыбнуться, и то чуть-чуть, и то грустно. – Вы полагаете, они согласятся с вами, со мной?

– Возможно.

– Исключено! Я знаю каждого из них лично. В общем, это весьма порядочные и даже симпатичные люди… вроде нас с вами. Но они откажутся от-ка-зы-ваться от промысла, причём каждый по своим мотивам. И тогда вам начнёт казаться, что один из них просто трус, второй законченный карьерист, третий недалёкий человек и так далее.

– И вы считаете, я буду неправ?

– Разумеется! – Быстро ответил Новиков. – Ведь не стали бы вы требовать у солдат одного взвода прекратить войну?!

Он не согласился тогда с этой аналогией, но предложил начальнику флотилии хотя бы вдвоем «бить в колокола» – писать, доказывать, добиваться. Новиков честно отказался: он не верил в успех «пустозвонства и донкихотства», тем более что молчала наука – ТИНРО и ТУРНИФ [1] ТИНРО – Тихоокеанский научно-исследовательский институт рыбного хозяйства и океанографии. ТУРНИФ – Тихоокеанское управление рыбопромысловой разведки и научно-исследовательского флота. .