Геннадий Хабаров - Исповедь ветерана

Мой друг Иван Виноградов тоже надолго запомнил своё общение с конём «военного экстерьера». Нет, он не упал с лихого скакуна, зато в кровь стёр кожу на «пятой точке опоры». А после щедро смазал рану кремом «Мимоза» – не подозревая, конечно, что это средство от веснушек…

«Всё для фронта, всё для победы!» – этот лозунг и в самом деле был главным в те годы. Он звучал более чем объективно даже для тех, кто пережил войну в глубоком тылу. Семья моей старшей тетушки Татьяны Серышевой, проживавшая в деревне Рогач, питалась «хлебом» из мха с добавлением ячменя, размолотого на ручной мельнице. От таких харчей умер мой дядя Фёдор. Троих сыновей тётя отправила работать на железную дорогу, младший из них в семнадцать лет погиб под колёсами поезда. Многие мои сверстники, оставив школу, пошли трудиться. Тем, кто работал на заводе, ещё повезло: почти все они позже стали «тружениками тыла», получили кое-какие льготы. Но иначе было с теми, кто в возрасте десяти-двенадцати лет пахал, не разгибая спины, в колхозе. Один мой знакомый, окончив в 1941 году первый класс, вместо учёбы стал пастушком, затем механизатором, но трудовой стаж «пошёл» только с 1958 года. Человек не стал ни «тружеником тыла», ни ветераном труда, зато «заработал» первую группу инвалидности. И таких случаев очень много…

В первый год военного лихолетья простая картошка была для нас мечтой, как яйцо от курицы со свободного выгула. Будучи старшим в женской семье, я взял на себя обязанности по выращиванию «второго хлеба». Пришлось перекопать улицу под грядки, оставив колею для проезда телег. Для очага, на котором мы готовили пищу, таскал щепки и кору деревьев с территории бывшего лесопильного завода. Зимою дров требовалось много, и это тоже была моя обязанность: с лодки подцеплял багром так называемые топляки (затонувшие брёвна) и вытягивал их со дна Шексны на берег.

С Иваном Виноградовым, ставшим другом на всю жизнь, я познакомился при первой «тихой охоте» за грибами в семилетнем возрасте. Когда остался старшим «мужчинкой» в доме, моей задачей стало и обеспечение семьи грибами. На «грибные» рейды, длившиеся по 12-14 часов, часто уходили без еды. Однажды группа моих одноклассников заблудилась в лесу, одного паренька после нашли мёртвым…

Горожане «прочёсывали» лес шеренгами. Нужно было набрать целую корзинку грибов, годных не только для немедленного поедания, но также для сушки и соления. Бывали у нас исключительно «грибные» дни: грибной суп, картошка с солёными грибами, запеканка из грибов. Памятен случай, когда на мамин день рождения я принёс белых грибов, почистил, вымыл, порезал – словом, матери оставалось лишь приготовить запеканку. Но оказалось, что вместе с боровиками я переработал и ядовитый гриб, в итоге наша семья лишилась праздничного угощения.

Перед Новым годом отправлялся за реку Шексну за ёлкой. К любимому зимнему празднику обязательно готовили концерт, ребятня получала пакетики с конфетами-подушечками и ржаными пряниками домашнего производства. Всё как в детском саду! Зелёную красавицу, успевшую порадовать мою семью, я затем переносил в соседний дом, где не было своих «мужиков», от них – дальше, и так пока не осыпались иголки. Главное в «сценарии» торжества оставалось неизменным: было весело!

Школе, обогревавшейся печками, помогал пилить дрова, а дома не только пилил их вместе с матерью, но колол и укладывал в поленницы. Для уборки школьных помещений заготавливал берёзовые веники. Между прочим, именно тогда я и научился вязать веники прутиками.

Наша мама была народным политинформатором: пересказывала солдаткам и пенсионеркам, стоящим с вечера за хлебом, сводки Совинформбюро, услышанные по радио. Когда у неё обострился туберкулёз, мы купили козу и завели кроликов, хотя бабушка Груша держала корову. Молоко она продавала на рынке по четыре рубля за литр, а сено покупала по 40 рублей за пуд. На стойловый период требовалось 200 пудов или три тонны сена. Летом корову гоняли через весь город на пустое городское пастбище за реку Ягорбу, а вечером, после того как пройдёт поезд дальнего следования, отправлялись встречать животину. Случалось, бурёнки попадали под железнодорожные составы. Альтернативой был колхозный выгон в пяти километрах от дома, плюс прогулка по вытоптанному пастбищу. Это обязывало подкармливать корову крапивой и другими сорняками с огородов горожан, рассчитываясь опять-таки молоком. За выпас животного на колхозной территории полагалось платить. Так что молочными продуктами мы не были избалованы. Однажды мать наказала мне купить к Пасхе сметаны на рынке, а я задание не выполнил, сославшись на дороговизну продукта. «Я что, на пирог рубли буду намазывать?!» – последовала материнская отповедь.

Зимой для хозяйственных надобностей я использовал деревянные санки, в которые запрягал немецкую овчарку Эльзу. На собаке отвозил сестёр в детский сад и привозил обратно, доставлял по 60 литров воды от колонки или с реки, мешки опилок с пилорамы (причём на мешке восседал ещё и сам). Ездил за боенскими отходами на колхозное поле. Умное животное помнило все маршруты.

Под 9 мая 1945 года я ночевал у Виноградовых. Там меня и застала долгожданная счастливая весть. Что тут началось! Кто плакал, кто кричал и прыгал, как мы, ребятня… Тут же кинулись украшать свои дома флагами, а у кого их не было – пионерскими галстуками или просто кусками красной материи, приколоченными к рейкам…

В четырнадцать лет мой друг Ваня Виноградов самостоятельно отправился покорять Рижское мореходное училище. Хотел поступать на механическое отделение, но руководство учебного заведения оформило русских курсантов на судоводительское. Так мой товарищ стал моряком и долгие годы бороздил океаны помощником капитана. В конце концов «пришвартовался» на должность старшего мастера копрового цеха Череповецкого металлургического комбината. И в этой новой для себя роли также преуспел: был награждён орденом Трудового Красного Знамени, избирался депутатом Череповецкого городского Совета. На гонорары за свои многочисленные рацпредложения купил автомашину «Москвич». После долгих поисков Иван всё-таки нашёл могилу отца, пропавшего без вести на Карельском перешейке.

Сегодня моего лучшего друга уже нет в живых. Но у меня остались тёплые отношения с его дочерью Надеждой, внучкой Машенькой, названной в честь матери Ивана.

Наш отец, 1907 года рождения, в июле 1941-го мобилизованный на защиту Лужского оборонительного рубежа на Ленинградском фронте, был ранен, попал в окружение и оказался в плену. В госпитале помогал раненым в качестве санитара, стал членом подполья, за что прошёл шесть лагерей военнопленных. Освободили его союзники, а в августе 1945 года «пропавший без вести» вернулся домой. Через год наша семья переехала в посёлок Лисий Нос в пригороде Ленинграда. По собственной инициативе я поехал в город Павловск, где в питомнике Всесоюзного института растениеводства имени Н.И. Вавилова купил, привёз домой и посадил саженцы яблонь, заложив таким образом сад.