Коллектив авторов - Про Сашку Васильева

Она родилась в цирковой семье, главой которой был мой прадед Вацлав. У него были двое сыновей: Жозеф-Болеслав и Павел, а у Жозефа-Болеслава – 4 дочери: Елена, Янина, Вирджиния и Августина. Это был старинный польский дворянский род, что не мешало семейству Жеймо в карьере цирковых артистов. Цирк пропутешествовал из польского Волковыска до забайкальской Читы. Как все в цирке, члены семьи Жеймо были универсальны: Павел – клоун, «рыжий»; Жозеф и Вацлав – мультиинструменталисты, Эля и Яня выступали как танцовщицы, вольтижёрки-наездницы (это называлось в цирке джигитовкой). Знаменитым номером семейства Жеймо был «Полёт под куполом цирка 6 красных чертей». Но детям категорически запрещалось участие в этом опасном номере. Янина Жеймо впервые вышла на арену цирка с огромным барабаном в 2 года и 8 месяцев (когда Янине Жеймо исполнилось 28 лет, в ленинградском Доме кино торжественно отмечалось 25-летие её творческой деятельности). Вообще мама с детства была очень дисциплинированна и отличалась настойчивостью и строгостью характера. Шутка, по натуре застенчивый и робкий, здорово её побаивался. Васильевы часто присылали Шутку к нам, когда он не хотел есть. Моя мама, строго взглянув на него, тихо говорила: «Шутка, ешь!», и Шутка поедал всё, от чего отказывался дома.

В детстве я часто болел, и однажды мама, чтобы меня развлечь, научила играть в покер (после войны всем как-то было не до покера, а маме, азартной покеристке, этого здорово не хватало, и играли мы с ней исключительно на спички). Впоследствии это мне очень пригодилось, поскольку я, приехав в Москву, научил играть Шушку, чем завоевал его глубокое уважение. После смерти Жоржа Васильева Елена Ивановна, Елизавета Ильинична и Шушка переехали в Москву. Моя мама после «Золушки» уже не снималась (в СССР началось «бескартинье», и для мамы больше не находилось ролей). Мамин третий муж, режиссёр польского происхождения Леонид (Леон) Жанно, тоже не мог найти работы в Ленинграде и уже года 2 трудился на московской студии «Совэкспорт-фильм», поскольку был полиглотом и в совершенстве владел многими европейскими языками. Жить «на два дома» становилось всё труднее, и мама решила перебраться в Москву. Но нашу роскошную ленинградскую квартиру с камином из белого итальянского мрамора очень долго не удавалось поменять на Москву. Сначала мы жили в гостинице «Москва», потом нас приютил Эраст Гарин (король из «Золушки»), потом мы жили в Даевом переулке, у композитора Бориса Чайковского. Из-за этих скитаний я вообще в третьем классе не ходил в школу, а занималась со мной моя сестра Янина Вторая, в то время студентка философского ф-та МГУ. У меня была масса свободного времени, и я постоянно бегал к Шушке, единственному, кого я тогда знал в Москве. Тогда-то я и научил его играть в покер, а взамен Шушка предложил мне вступить в его «банду». Оказалось, что «бандой» были… тряпичные куклы!!! Их возглавлял негр Магарани (тогда никто из нас не знал, что магарани – это титул жены индийского магараджи, а Шушке, очевидно, понравилось звучание этого слова). Магарани – сантиметров двадцати ростом, из чёрного сукна, с голубыми глазами из бисера и шевелюрой из обрезка каракуля – сшила Елизавета Ильинична. Ездил Магарани верхом на пластмассовом льве, купленном в Детском мире. Примкнув к «банде», я вынужден был потребовать у мамы, чтобы и она сшила мне куклу, Мама не отличалась умением рукодельничать, но Ковбой Джек у неё получился неплохо.

Он был, естественно, ниже Магарани, сантиметров в 15, но в шляпе и с двумя кольтами, вырезанными из жести консервной банки. Ездил Джек на пластмассовом коне, тоже купленном в Детском мире. И мустанг Джека, и лев Магарани прекрасно относились друг к другу. Остальными членами «банды» были Михась (Лев Львович Михалевский – кстати, его дед до революции был поваром в Кремле) со своим Пиратом и Юрка Оникин (Онька) – покровская шпана, но по отношению к нам очень милый парень (по крайней мере, так нам тогда казалось). Онька, у которого по бедности и общей бесприютности не было своей куклы, командовал отрядом полицейских (шахматными фигурами), постоянно гонявшихся за бандой Магарани. А банда, естественно, грабила банки, которые помещались в ящиках старинного Васильевского буфета. Из ластика (резинки) мы вырезали штамп и напечатали массу долларов, исключительно в крупных купюрах – от ста тысяч и больше. «Банки» находились почему-то в диких дебрях, окружённых горами, реками и каньонами, которыми были остатки старинной мебели семьи Васильевых. Убежищем банды был огромный платяной шкаф красного дерева, играющий роль пещеры. В полицейских Оньки мы стреляли бумажными «пулями» из резиновых рогаток, и Онька отвечал нам тем же. Естественно, полицейские расставлялись в самых видных местах и гибли каждый день десятками, тогда как Магарани и его банда искусно прятались за креслами и книжками. Естественно, из-за меткой Онькиной стрельбы члены банды получали тяжёлые ранения, но на следующий день благополучно выздоравливали в шкафу, и всё начиналось сначала. В 1956 г. эта забава закончилась весьма символически. Шушка почти каждое лето ездил с бабушкой в Курск, где жила её родня, а у Шушки – дружки. И вот он собрал всех наших кукол, бумажные миллионы, пластмассового льва и прочие атрибуты нашей деятельности, заколотил в фанерный ящик, привязал к нему камень и утопил на середине озера (или пруда, не знаю) – такой вот жест, ознаменовавший конец детства. Об этом эпизоде из жизни Александра Георгиевича Васильева знают очень немногие, всё хранилось в глубокой тайне. Но теперь мне кажется, что я могу эту тайну открыть.

Москва 29 марта 1956 г.

Гинзбург, Васильев, Меледина, Поболь, Савельев

Как я уже говорил, нам долго не удавалось поменять ленинградскую квартиру на Москву. Но наконец вопрос был решён: мы въехали в маленький, кирпичный, одноэтажный домик без подвала и чердака, стоящий во дворе одной из улочек у Чистых прудов. Когда-то в этом доме был гараж на 3 автомобиля (а может быть, каретник). Наша квартира состояла из ниши-кухни без окна в 2 кв. метра, 11-метрового салона, 9-метровой спальни и моей 6-метровой комнатки. Вдоль всей квартиры тянулась узенькая антресоль, куда был проведён свет и где я обожал спать, влезая туда по лестнице из кухни.

Уже в 1950 г., когда мы жили у композитора Чайковского, я поступил в 4 класс и тут же подружился с Колябусом (Николаем Львовичем Поболем), который и по сей день является моим лучшим и самым верным другом, и ещё несколькими ребятами из «интеллигентских» семей. Очень скоро перезнакомил их с Шуткой и его дружками, а также Люсей Мелединой (все мы называли её Миледи) – первой Шушкиной любовью, ставшей впоследствии его женой. Хотя все мы ходили в разные школы, но жили в районе Сретенки, поэтому наши встречи стали почти ежедневными. Зимой мы часто ходили на каток общества «Динамо» на Петровке. Однажды на меня, обладателя роскошной пыжиковой шапки, на катке напала шпана. Миледи уже снимала коньки, но, увидев, что меня бьют, с одним коньком на ноге, а другим в руке, налетела, как ураган, на моих обидчиков и начала колотить их коньком. Те разбежались, а Людмиле Павловне Блэйкли я обязан своим спасением.