Коллектив авторов - Про Сашку Васильева

Летом мы довольно часто ездили в лес «за грибами», ставили палатку или строили шалаш, а потом выпивали и наслаждались свободой. Как-то раз, промочив ноги, мы у костра сушили носки. Шушка, пока никто не видел, сбросил чьи-то носки в костёр. Потом оказалось, что носки… были его собственные. Такой был Шушка.

У Елены Ивановны всё наше семейство очень часто бывало в гостях (за неимением отдельной квартиры мы долго не могли принимать гостей у себя). С одним из таких визитов связано забавное событие. Шушкина бабушка изумительно готовила (до сих пор помню запах и вкус жареной телятины её авторства!). Все уже сидели за столом: композитор Виктор Белый, тогдашний муж Елены Ивановны, она сама, моя мама с отчимом и мы с Шушкой. Как положено, сначала подали холодные закуски.

И вот, когда на моей тарелке появился холодец, Елизавета Ильинична прошептала громко: «Подожди, Юлинька, не ешь!» – и убежала на кухню. Возвратилась с бутылкой…водки и обильно полила ею мой холодец. Воцарилось полное недоумение и гробовое молчание всех присутствующих. Потом выяснилось, что Шушкина бабушка перепутала стоявшие рядом на столе в кухне бутылки с водкой и уксусом. Она знала, что мальчик любит острое, и захотела сделать ему приятное. Я попробовал… С тех пор недолюбливаю холодец.

Ну так вот, кончился Магарани, начался покер. Собственно, покер начался раньше, когда я пошёл в школу и приобщил к этому пороку Колябуса и ещё двоих дружков из класса. Мы умудрялись играть даже в школе, но чаще всего играли у меня в моём 6-метровом царстве, а изредка у Шушки, поскольку не хотели мешать очередным мужьям Елены Ивановны заниматься творческой деятельностью. Играли мы, естественно, на деньги, но, поскольку никто не располагал наличными, мы пользовались настоящими жетонами из слоновой кости, подаренными мне мамой, а потом выписывали векселя. Никто особенно не выигрывал и не проигрывал, векселя переходили из рук в руки, но, в общем, все мы оставались «при своих». Был в моем классе пай-мальчик и отличник Димочка, который тоже захотел с нами «поиграть». И тут началось: он проигрывал постоянно, выписывая векселя на всё более крупные суммы. Должен признаться, что мы страшно мошенничали, подкладывая в колоду пятого туза, дополнительных джокеров и прочее. Бедный Димочка или этого не замечал, или боялся обвинить нас в жульничестве и, естественно, выпасть из игры. Он любой ценой хотел быть членом нашей компашки. В конце концов, когда Димочкин долг превысил несколько миллионов, он испугался и во всём признался родителям. Те пришли в ужас, вознегодовали и вызвали к себе домой родителей картёжников-мошенников. Пришла Елена Ивановна, мой отчим Жанно и мама Колябуса (может, был ещё кто-то, не помню). Димочкины родители волновались, кричали, грозили, что нас выгонят из школы и т. д. И тогда слово взял Жанно, как всегда элегантный, в замшевом пиджаке и с тросточкой, он встал и с еле уловимым польским акцентом сказал: «Друзья мои, если бы Дима проиграл 100 или 500 рублей, эта история была бы отвратительной и опасной, но поскольку он проиграл несколько миллионов, то всё это – ерунда и беспокоиться незачем». На этом всё и закончилось.

А какое-то время спустя я записался в секцию бокса московского «Спартака». Моим тренером был ныне покойный известный в те годы боксёр А. Джапаридзе. Я был левшой и делал такие успехи, что тренер меня заметил и говорил, что я «сделаю карьеру». Как-то я предложил отличнику Димочке записаться в мою секцию. Тот, не захотев показаться трусишкой, согласился. И потом я целый год колотил Димочку на тренировках (это была месть за покер и неуплаченные карточные долги), чего он в конце концов не выдержал и распрощался с боксом. Кстати, в то же время и Шушка решил заняться этим видом спорта, но поскольку бить человека по физиономии Шушка с детства не любил и вообще был парнем тихим, то прозанимался он боксом всего какой-то месяц и бросил.

О моей маме после «Золушки» власти кино просто забыли. Какое-то время она работала в Театре-студии киноактера, но, не быв никогда театральной актрисой, не нашла там для себя места, сыграв всего в нескольких пьесах. Занялась дубляжом. Цирковая точность и молниеносная реакция очень пригодились ей – она всегда попадала «в синхрон». Озвучивала она многих иностранных актрис. Существует легенда, что она озвучивала все роли Джульетты Мазины (из-за их внешнего сходства), но недавно я узнал от своей сестры Янины Второй, что это неправда. По неизвестным для нас причинам мама наотрез отказалась озвучивать Мазину и слово сдержала. А в 1957 г., когда я закончил среднюю школу, моя мама и отчим, поляки по происхождению, решили покинуть СССР. Как раз в это время происходила репатриация поляков из СССР в Польшу, и родители этим воспользовались. Какое-то время они боялись мне в этом признаться, опасаясь моей реакции, но, узнав об этом, я был счастлив. Во ВГИК, куда я мечтал поступить, мне было не попасть по всяким политическим причинам (меня собирались даже исключать из комсомола за «низкопоклонство перед Западом», однако всё окончилось строгим выговором с занесением в личное дело), в армии мне служить как-то не хотелось – вот почему я радостно успокоил родителей, что с удовольствием уеду в Варшаву.

Поступил я на операторский ф-т Лодзинской киношколы, в то время одной из известнейших в мире. Учился вместе с Полянским, Занусси, Кесьлевским (на нашем курсе был и Адам Холлендер, получивший «Оскара» за операторскую работу в фильме «Полуночный ковбой» с Джоном Фойтом и Дастином Хоффманом) и многими другими польскими режиссерами и операторами. Окончив институт, проработал 5 лет в Польской кинохронике, сняв несколько сот сюжетов и несколько документальных фильмов, а также был одним из 6 польских операторов, снимавших полнометражный документальный фильм совместного польско-советского производства о Сибири, под названием «273 дня ниже нуля». Затем работал два десятка лет на студии научно-популярных фильмов, сняв за это время более 300 короткометражек, потом, вплоть до ухода на пенсию, на Центральном польском телевидении был режиссёром по свету.

В течение более чем 50 лет жизни в Польше я старался как можно чаще навещать Москву. Здесь осталась моя старшая сестра Янина Вторая, её – дочь Янина Третья – и внучка – Янина Четвёртая, ну, и, конечно, мои школьные друзья, с которыми я поддерживаю регулярную связь. До последних лет своей жизни моя мама тоже приезжала в Москву, куда её приглашали на дубляжи. И в завещании мама просила, чтобы я похоронил её в Москве, что я и сделал при огромной помощи Союза кинематографистов СССР. Похоронил я маму на Востряковском кладбище и с 1987 г. стараюсь навещать Москву регулярно, по крайней мере раз в 2 года. Но, приезжая, я всё реже встречался с Шуткой: то он был занят, то отсутствовал, то… пьян или под воздействием наркотиков… В последующие годы мы виделись всего раза 3 – 4. В один из приездов я позвонил Миледи (с которой у меня до сих пор чудесные и чуть ли не родственные отношения) и предложил ей навестить нашего Шушку. Когда мы вошли в его комнату на Спасоглинищевском, он принял нас, возлежа на диване, в шёлковом халате, с бородой и огромным крестом на груди. Посматривал на меня свысока (хоть он лежал, а я стоял), даже не предложил кофе, сказал, что ждёт клиента и очень занят. И мы с Люсенькой быстро смылись. На следующий год Шушка вдруг позвонил мне в Варшаву и предложил… устроить в Париже и в Варшаве выставку имеющихся у него картин. И я понял, что с Шушкой происходит что-то странное. А может, он был просто пьян?..