Римма Выговская - История одной семьи

Я очень не любила пионерских лагерей и часто уговаривала родителей не посылать меня туда. А поскольку нас, детей, было у родителей четверо, то, на моё счастье, не всегда родителям удавалось достать четыре путёвки. И случалось так, что братья ехали в лагерь, а я оставалась дома. Если же всё-таки мне не удавалось увильнуть от лагеря, первое, что я выясняла там: где библиотека? Записавшись в библиотеку, я целыми днями проводила где-нибудь в кустах с книжкой в руках и не считала себя уж слишком обездоленной. А вечерами, перед сном я пересказывала прочитанное моим соседкам по палате, и обе стороны были очень довольны друг другом.

Однажды (мне тогда было лет 11–12), когда я с очередной книжкой в руках сидела в кустах, меня внезапно обнаружила директор лагеря. «Ты прямо как Татьяна Ларина», – сказала она и очень удивилась, что я не знаю, кто это. Услышав об этой книге, я тут же добыла её в библиотеке, прочитала, была восхищена до крайности, и моей заветной мечтой стало иметь пушкинский роман дома.

По возвращении домой я обегала все близлежащие книжные магазины и на Солянке, в магазине, который позже назывался «Светоч», а в моё время, кажется, просто именовался книжным, я увидела на прилавке «Евгения Онегина». Это было дешёвенькое издание «Для школьных библиотек», стоило 6 руб. 50 коп. У меня таких денег не было. Но тогда была возможность «копить» деньги на свою заветную мечту, тем более, на книгу. Можно было быть уверенным, что книжка дождётся того момента, когда я накоплю. И она дождалась. Я экономила на своих завтраках, на которые мне дома выдавался 1 рубль. И вот – книжка у меня! Моя! Это была первая книга в моей будущей библиотеке. Как же я была счастлива! К тому моменту, когда мы в школе начали «изучать» «Евгения Онегина», я знала его наизусть. Целиком. Сейчас конечно, подзабыла. Тогда по радио какая-то актриса (имени не помню) читала очень часто «Сон Татьяны». Может быть, поэтому мне этот отрывок нравился больше всего. А ещё, конечно же, – письмо Татьяны к Онегину.

Моя страсть к книгам была известна всем. Девчонки, приходившие ко мне на день рождения, обязательно дарили книжки. Конечно же, не всегда ценные, но всё-таки. Брат Гена, устроившийся работать на завод слесарем по окончании ремесленного училища, с первой зарплаты сделал нам, всем членам семьи, подарки: маме – абажур, папе – венские стулья (кстати, два из них до сих пор живы и стоят у меня на даче), Женьке и себе – по рубашке, а мне – две новенькие книги. Сейчас помню: одна из них была каким-то альманахом, который назывался «Мы – советские люди» (кстати, очень интересная книга про войну), а вторая – «Жатва» Галины Николаевой. Вскоре после прочтения этой книги я в первый и в последний раз поехала на родину отца в Белоруссию и увидела громадную разницу между колхозной жизнью, описанной Галиной Николаевой в «Жатве», и той, что я увидела в деревне. С тех пор я никогда не брала в руки ни одного произведения этой писательницы, так как убедилась, что она попросту врёт.

Лет на 14 моя сводная сестра Саша, дочь отца от первого брака, подарила мне серенький однотомник А. С. Пушкина 1949 г. издания. В тот период жизни дороже подарков я не получала. Я его прочитала от корки до корки. Конечно же, не выучила наизусть, как «Евгения Онегина», но ориентировалась в нём чуть ли не вслепую, т. е. точно знала, где, на какой странице что именно искать. Как-то, по-моему, будучи уже достаточно взрослым, мой сын Дмитрий засомневался, что я цитирую Пушкина. А читала я: «Только что на проталинах весенних / Показались ранние цветочки, / Как из чудного царства воскового / Из душистой келейки медовой / Вылетела первая пчёлка…» Сын усомнился: «Мам, это не Пушкин!» Я взяла свой заветный томик и тут же на стр. 143 отыскала это стихотворение, по-моему, оно называется «Возрождение». Проверьте.

Когда мы с мужем Лёвой переезжали из квартиры моей мамы в собственную комнату, мы очень боялись обидеть маму и взяли с собой только свои носильные вещи. Правда, она навязала нам вышеупомянутые венские стулья: «Ребята! Когда ещё у вас появится мебель… И, что же, я приду к вам, и вы меня усадите на пол?» Мы даже книги свои, точнее наши, постеснялись взять. Позже младший брат Вовка, оставшийся жить с мамой, привёз мне, уже в Лосинку, две книги: «Я знаю, ты очень дорожила ими», – сказал он. Это были томик Достоевского, дореволюционного издания, с которого и началось у меня не просто знакомство, а долголетняя любовь с Достоевским, и 10-й том Полного собрания сочинений В. А. Жуковского в 12 томах, издания 1902 г.

Эти две книжки (они до сих пор стоят у нас на полке) появились у меня следующим образом. Однажды в 477-й школе, где я училась, нас, нескольких девочек, во время «Ленинского субботника» послали работать в школьную библиотеку, которая была так себе, и я ею почти не пользовалась. Нас посадили за столы и велели переписывать книги, обречённые на списание. Там-то я и наткнулась на эти две книги и упросила библиотекаршу отдать их мне. «Жалко их жечь», – умоляла я. Она с большой неохотой согласилась, но больше меня к подобной операции никогда не допускала.

Мой любимый однотомник Пушкина Вовка не принёс, а когда я спросила его о нём, сослался на то, что Пушкин нужен его дочке Наташе для школы. Я предложила очень удобное собрание в маленьких томиках, которые мы только что выкупили. Вовка обещал посоветоваться с женой, но она слишком меня не любила, чтобы сделать мне приятное.

А этот (правда, не тот же самый) том у меня все же есть. Мне его подарила моя подруга Наталья, когда узнала, что я очень тоскую по нему. Он, конечно же, принадлежит семье Муравьёвых, поскольку это подарок учеников Володи Муравьёва его матери Ирине Игнатьевне. Но я как-то сказала Тане (Володиной жене), что готова его вернуть, а она им не заинтересовалась. Ладно, я оставлю им его по завещанию (если буду писать таковое).

Когда-то мне казалось, что, если в моей библиотеке будут Достоевский, Пушкин, Лермонтов, Джек Лондон и Диккенс, мне этого будет вполне достаточно. Оказалось, что нет – недостаточно.

Да и муж Лев Андреевич развратил. Конечно, без него моя библиотека не достигла бы такого объёма (или количества томов?), но и на вышеупомянутом я не остановилась бы. А сейчас мы имеем то, что имеем, – жуткое количество самых разных книг.

В школу я начала рваться лет с 5. Генка мне тут был совершенно не соратник, он сам-то ходил в школу из-под палки, и я начала искать кого-нибудь, кто бы поспособствовал моему поступлению в школу. Был у меня тогда друг Филька, чуть старше меня и уже первоклассник. Я долго упрашивала его и соблазнила тем самым пенальчиком, подаренным мне беженкой из Ленинграда Музой. Филька согласился взять меня в школу и всю дорогу учил: «Спросят, сколько лет, отвечай: „Семь, восьмой». «Ладно», – обещала я, но, услышав от учительницы этот вопрос, я замялась: во мне вдруг проснулась женщина, которая не пожелала прибавлять себе лишние 2 года, и меня попросили удалиться. А пенальчик мне Филька не отдал: «Я всё сделал, а ты дура!»