Татьяна Короткова - От первого лица. «Звездные» истории: о времени и о себе

Трагедия актерской профессии начинается с того, что педагоги, набирая курс, заранее знают, каким будет дипломный спектакль. И перед абитуриентами стоит задача вслепую попасть в эту «комплектацию». Про то, что видение мастера и твоя личная органика могут не совпадать, я уж и не говорю.

Свердловская история – первый рубец. Но мне было шестнадцать, в юношеском возрасте обиды переживаются не так остро. Я вернулся домой и поступил в институт рабочих профессий. Осенний призыв «обрубил» все вопросы. Отслужил, едва дождался дембельских погон. Демобилизовавшись, рванул с компанией ребят в Москву. Но опоздал – в июле практически во всех театральных вузах актерские курсы уже оказались набраны. Стало ясно: чтобы поступить в Москве – нужно там жить.

Стартовая позиция очередного «покорителя столицы» была далеко не самой плохой: 21 год, основательная «испорченность самодеятельностью» и 90 рублей в кармане. В Москве тогда на всех «проходных» висели объявления: «требуются». Остановился я у подруги своей знакомой. Переступаю чужой порог, там – муж. Покумекали, и он устроил меня к себе в «Мосфундаментстрой-4» СУ-185, бригада возводила американское посольство, была занята на реконструкции Кремлевской стены и прочих внушительных объектах.

Заселился в общежитие в Орехово-Борисово и стал капровщиком, или сваебойщиком – рабочим строительной машины для забивания свай. Работа немудреная: дергаешь за одну веревку – груз бьет на форсунку, смесь от давления взрывается, молот подлетает вверх и начинает стучать. Для того чтобы остановить движение, есть другая веревка. Я два раза едва успевал выскочить из-под сваи: то трос порвется, то вовремя не заглушится. Но риск хорошо оплачивался, на руки выходило по четыреста рублей в месяц, и через какое-то время я уже не знал, куда деньги девать.

Естественно, с моим средне-специальным образованием я на фоне рабочих с «семилеткой» выделялся как куст среди пеньков. О своей мечте помалкивал, наверное, слыл за чудака. Осваивал Москву в буквальном смысле метр за метром: когда я оформился, бригада строила таксопарк в Химках, потом стала постепенно перемещаться в сторону центра. Метро еще не перешагнуло рубеж Каширки, а я любил ходить пешком, километры наворачивал. Однажды прошел от Маяковки до Автозаводской и уткнулся в большой плакат: «Набор в народный театр ДК ЗИЛ».

Работая капровщиком, я не прекращал свои попытки поступить в престижный театральный вуз. Но все безуспешно. Объявление ДК ЗИЛ стало мне как «перст судьбы». Прошел три тура и был зачислен в двухгодичную вечернюю учебную студию при театре.

Это был выдающийся в своем роде театр, организовал его в 1937 году, будучи студентом ГИТИСа, Сергей Львович Штейн, замечательный педагог и впоследствии – один из крупных режиссеров Ленкома. Штейн поднял типичный самодеятельный театр до уровня театрального вуза, здесь готовились кадры для сцены, ни в чем не уступавшей профессиональной. «Птенцами» «гнезда» ДК ЗИЛ стали Игорь Таланкин, Василий Лановой, Вера Васильева, Валерий Носик, Владимир Земляникин, Юрий Катин-Ярцев, Алексей Локтев, Владимир Панков и еще огромное количество менее известных артистов. Традиции Штейна в мое время продолжила режиссер Галина Калашникова. Так что попасть туда – дорогого стоило.

При ЗИЛовском театре работала детская студия. Там я познакомился с Сашей Жигалкиным, веселым мальчишкой, который нежданно-негаданно спустя годы стал моим режиссером и продюсером в шоу «6 кадров», такие вот повороты судьбы.

На втором курсе обучения меня назначили на главную роль в постановке «Изгнание Палагиных» по пьесе Симона Соловейчика. Я играл подростка, хоть мне было уже далеко за двадцать. По роли мой герой устраивается на работу и в вечернюю школу, чтобы наставить на путь истинный своего старшего брата-тунеядца. Скажем прямо, бытовой логике соцреализма пьеса не подчинялась, но, хоть и было в ней много гротескно-комедийного, она очень перекликалась с нашумевшим тогда фильмом «Доживем до понедельника». Только в отличие от фильма по сценарию Полонского, дружившего с Соловейчиком, пьеса широкой известности не получила, так как подпала под запрет цензуры. Наша ЗИЛовская постановка сразу обрела репутацию «скандальной», спектакль «закрывали», отстаивали, потом он опять вызывал «возмущение» чиновников:

– А почему у вас артист на сцене в семейных трусах?

– Да утро, он встал только что!

– Натурализмом злоупотребляете… А почему у вас артистка в финале говорит: «Не останусь в Москве, тут тетки чай пьют с вареньем, а варенья мало дают, лучше домой поеду». Вы что, не в курсе, что русский психологический театр начался с реплики «В Москву, Москву!»? Что вы против столицы нашей родины имеете?!

– Да ничего не имеем! Девочка хочет домой, в деревню, к мамке! Что в этом дурного?!

И все в таком духе.

Лишь со смертью Брежнева в 1982 году спектакль восстановили, и он прочно вошел в репертуар театра ДК ЗИЛ. Я на тот момент уже являлся студентом Воронежского института искусств. Меня регулярно – каждые выходные – вызывали в Москву, я садился в поезд, отыгрывал спектакль, выпивал с актерами дежурную бутылку водки и вновь нырял в толпу Павелецкого вокзала, чтобы успеть в Воронеж на занятия… Так прошел весь первый курс.

Собственно, в Воронеж меня толкнула очередная неудача при поступлении в Щепкинское училище. Я прошел все три тура, оставались общеобразовательные предметы. В потоке познакомился с Лешей Серебряковым, он тоже не впервые обивал пороги театрального вуза. Алексей был прекрасно подкован и по истории, и по русскому языку с литературой. А я, честно сказать, все успел подзабыть, так что пришлось воспользоваться Лешиной помощью, проще – подсказками. Мы тогда сдружились: я, Серебряков и Саша Песков, Пескову помогали с этюдами, он никак не мог абстрагироваться…

Все складывалось, как никогда прежде, удачно. Преподавательница кафедры, не буду называть фамилии, она по сей день там работает, остановила меня в коридоре училища:

– Дорогов, где документы, аттестат и остальное? Чтобы все было в учебной части!

…Несусь по коридору, счастливый, с аттестатом и прочим, навстречу – она. Прошла, как Каменный гость, в учебной части мне, пряча глаза, объявили, что я недобрал полбалла…

Серебряков и Песков тогда поступили. А я остался по-прежнему забивать свои сваи. Как-то договорились мы с Алексеем встретиться после его занятий у порога училища. Он выходит, а за ним – молодая преподавательница:

– Сергей Дорогов?

Киваю.

– А вы знаете, кем вас на экзаменах тогда «перебили»?

Оказалось, в последний момент кого-то блатного по записке зачислили вместо меня. Просто выбрали по типажу и вычеркнули из списка. Я не стал спрашивать фамилию. Может быть, я с этим человеком пересекался, и не раз. А знал бы – не удержался б, врезал. Хотя, он тут при чем, мажорный мальчик…