Эдуард Филатьев - Тайна булгаковского «Мастера…»

Но Булгаков, повторяем, этого не знал. И броская афиша на московском заборе своим задиристым словом « дювлам » невольно бередила старые раны в его обиженной душе, укрепляя желание догнать и перегнать ушедших вперёд. И он последовал тому же самому совету, который в его «Дон Кихоте» рыцарь Печального Образа даёт идущему на губернаторство Санчо Пансе:

«Положись во всём на волю провидения, Сапчо, а сам никогда не унижайся и не желай себе меньшего, чем ты стоишь».

И Булгаков, вверив свою судьбу небесам, стал не спеша «закреплять» своё положение в красной Москве. В том же письме матери, называя свою жизнь « каторжно-рабочей », он не без гордости перечислял, чего удалось ему добиться за полтора месяца пребывания в негостеприимной столице:

«Место я имею. Правда, это далеко не самое главное. Нужно уметь получать и деньги. И второго я, представьте, добился. Правда, пока ещё в ничтожном масштабе. Но всё же в этом месяце мы с Таськой уже кое-как едим, запаслись картошкой, она починила туфли, начинаем покупать дрова и т. д.

Работать приходится не просто, а с остервенением. С утра до вечера, и так каждый без перерыва день.

Идёт полное сворачивание… учреждений и сокращение штатов. Моё учреждение тоже попадает под него, и, по-видимому, доживает последние дни. Так что я без места буду в скором времени. Но это пустяки. Мной уже предприняты меры, чтобы не опоздать и вовремя перейти на частную службу».

Приведём ещё один отрывок из письма Булгакова матери. В нём речь идёт о быте булгаковской семьи и том, что значила для Михаила Афанасьевича жена Татьяна.

«Таська ищет место продавщицы, что очень трудно, п[отому] ч[то] вся Москва ещё голая, разутая и торгует эфемерно, большей частью своими силами и средствами, своими немногими людьми. Бедной Таське приходится изощряться изо всех сил, чтоб молотить рожь на обухе и готовить из всякой ерунды обеды. Но она молодец! Одним словом, бьёмся мы оба как рыбы об лёд…

Таськина помощь для меня не поддаётся учёту: при огромных расстояниях, которые мне приходится ежедневно пробегать (буквально) по Москве, она спасает мне массу энергии и сил, кормя меня и оставляя мне лишь то, что уж сама не может сделать: колку дров по вечерам и таскание картошки по утрам.

Оба мы носимся по Москве в своих пальтишках… Мечтаю добыть Татьяне тёплую обувь. У неё ни черта нет, кроме туфель.

Но авось! Лишь бы комната и здоровы».

Так начинал свою жизнь в красной большевистской столице 30-летний Михаил Булгаков.

23 ноября 1921 года на первой странице газеты «Правда» было помещено сообщение, которое в наши дни назвали бы сенсационным. Но прежде чем процитировать его вспомним финал булгаковского «Бега», в котором бежавший в Турцию белогвардейский генерал Роман Хлудов неожиданно объявляет о своём решении вернуться на родину

«ХЛУДОВ. Ночью пароход идёт с казаками. Может быть, и я поеду с ними… Генерал Чариота! Поедем со мной! А? Ты – человек смелый…

ЧАРНОТА. Постой, постой, постой!.. Куда это? Ах, туда! Здорово придумано!.. Или ответ едешь держать? А? Ну, так знай, Роман, что проживёшь ты ровно столько, сколько потребуется тебя с парохода снять и довести до ближайшей стенки! Да и то под строжайшим караулом, чтобы тебя не разорвали по дороге. Ты, брат, большую память о себе оставил!.. Нет, Роман, от смерти я не бегал, но за смертью специально к большевикам не поеду! Дружески говорю, брось! Всё кончено. Империю Российскую ты проиграл…!»

А теперь – о сенсационном сообщении «Правды». На её первой странице крупным шрифтом была набрана фраза, раскрывавшая суть происшедшего:

«Прибытие ген[ерала] Слащёва и др[угих] бывших врангелевск[их] офицеров в Советскую]Россию».

Затем шло развёрнутое « правительственное сообщение», которое начиналось так:

«На днях из Константинополя в Советскую Россию прибыли тайно от барона Врангеля и агентов Антанты: бывший командир Крымского корпуса (армии Врангеля) и начальник обороны Крыма (1919–1920) ген[ерал]-лейт[енант] Слащёв…»

Далее перечислялись должности и фамилии четырёх спутников белого генерала (которого, кстати, многие считают прообразом булгаковского Хлудова).

Это было неслыханно! Ещё бы, на родину вернулись заклятые враги советской власти. И большевики не расстреляли их у ближайшей стенки. Напротив, они простили их. А впоследствии даже трудоустроили, найдя им подходящие «места» и должности в учреждениях пролетарской столицы.

Очередь за керосином. Москва, 1921 г.

А бывший белогвардеец Михаил Булгаков, никогда с оружием в руках против Красной армии не выступавший, в тот же самый день (23 ноября 1921 года) своего «места» в Главполитпросвете лишился. ЛИТО расформировали. Всем его работникам вручили пособие за две недели вперёд и с начала следующего месяца объявили уволенными.

Впрочем, к подобному повороту событий Михаил Афанасьевич был готов, и поэтому спокойно перешёл на заранее подготовленные позиции – заведовать отделом в частной газете. Уже 1 декабря он сообщал сестре Надежде:

«Я заведываю хроникой „Торгово-промышленного вестника “ и, если сойду сума, то именно из-за этого …. буквально до смерти устаю. Махнул рукой на всё. Ни о каком писании не думаю. Счастлив только тогда, когда Таська поит меня горячим чаем. Питаемся мы с ней неизмеримо лучше, чем в начале».

3 декабря Булгаков получил трудовую книжку. Важнее этого документа в ту пору были, пожалуй, только партбилет и паспорт. В графе «профессия» стояло слово «литератор», в графе «образование» – «среднее». Иными словами, игра в «прятки» с советской властью продолжалась. Но за Москву периферийный литератор с тщательно скрываемым дипломом медика всё-таки, как тогда говорили, зацепился.

Произошло это в то самое время, когда всюду шёпотом пересказывали слова Горького:

«Ленин сказал, что нужно отложить коммунизм лет на двадцать пять».

Многих такой поворот событий радовал. Тем более что обещанный коммунизм большевики и в самом деле не только «отложили», но и торжественно провозгласили переход на рельсы новой экономической политики (НЭПа), которая давала некоторые послабления частному капиталу.

Однако эти нововведения не избавили рядовых советских граждан от многочисленных невзгод.

Невозмутимая советская печать упорно объясняла происхождение возникавших в стране трудностей коварными происками капиталистического окружения. Тон в этом шумном пропагандистском представлении задавали кремлёвские вожди, чьи многословные выступления центральная пресса тотчас делала достоянием масс. Так, 29 декабря 1921 года в «Правде» появилась статья под заголовком «Шуточки Троцкого»: