Л. Саянский - Великая война. 1914 г. (сборник)

Перед глазами лентой, белой и ровной, легло знаменитое Сувалкское шоссе. Оно мощено и довольно прилично.

Но беда вся в том, что даже самая лучшая мостовая требует за собой ухода. А тут, на этой дороге, его недостает. Во многих местах матрац шоссе, вместе с сохранившейся на нем мостовой, осел, подмытый снизу на пол-аршина ниже общего уровня дороги.

Рассмотреть такой колодезь трудно, ибо он сливается с общим белым фоном дороги. Замечаешь его уже тогда, когда переднее колесо машины на сажень от края ямы… Лихорадочно нажимаешь ножной тормоз, но… сила скорости (а мы летим километров на шестьдесят в час) тащит машину, и, только призвав на помощь все свое хладнокровие и умение, удерживаешься в седле, звенящем от страшного толчка. Руль вырывается из рук, и машина рыскает в течение нескольких секунд то туда, то сюда… Справляюсь!

Пять – шесть сажен – и новое препятствие: обнажился от песчано-щебнистого тюфяка нижний слой острых каменных плит. Беда, если не досмотришь! К черту шина, а то и глушитель сорвешь нелепо высунувшимся из грунта острым камнем. Опять шипит заторможенное заднее колесо, а продолжающая работать «в себе» машина сотрясает и бьет всю раму резкими, нервными толчками.

Зато где ровный кусочек попадется – тут уже прямо наслажденье! И про немцев, могущих оказаться на дороге, не думается!

Все больше и больше нажимаешь рычаг, отводя его до предела. Мотор уже не стучит, а с воем и гулом бросает машину навстречу ветру и пространству.

Далеко, далеко, еще на том вон холме показались черные точки…

Что это? Немцы ли? Крестьянские ли фуры?

Ходу! Рычаг отведен до отказа… На мгновение даю холостой ход, ибо знаю, что потом, когда включишь мотор, скорость еще более увеличится от толчка…

Включаю… Машину рвануло и понесло…

Даю гудки, а затем, с трудом справляясь левой рукой с кидающимся рулем, свободной рукой нащупываю холодную и плоскую рукоять браунинга в поясной кобуре.

Мимо мелькают будто стоящие на месте фуры. Часы на руле показывают, что мы едем уже пятнадцать минут. Скоро должен быть и Райгород!

Спускаюсь с покатого холма и с размаху влетаю на высокую горку…

Стоп… Что это? Мотор не работает.

Слезаю. Осматриваю все. Будто бы в порядке вся машина. Начинаю работать. Свеча, отвинченная от карбюратора, дает вспышки при каждом нажиме педали и рукоятки… Значит, не она виновата! Не переело ли трос какой-нибудь? Нет, все они в порядке. Разбираю карбюратор, правда, поверхностно, ибо время дорого. Продуваю, чищу. Пускаю бензин в цилиндры. Пока он там есть, машина берет. Выгорает он – стоп!

Значит, надо развинчивать весь карбюратор.

Вот горе… А Райгород – вот он! Рукой подать. Подходят из ближайшего фольварка крестьяне. Здороваюсь и вспоминаю:

– А где же мой моторист? Его нет…

Делать нечего. Чтоб не терять времени, отдаю машину на сохранение крестьянам, предупредив их об отставшем моем спутнике.

– А немцев нема? – спрашиваю.

Оказывается, еще вчера вечером на шоссе выезжал немецкий разъезд человек в пятнадцать. А около Райгорода, вот тут, под боком совсем, на винокуренном заводе, стоящем в лесу при дороге, дня три уже (по слухам) ночуют немцы. Их человек пятьдесят. Днем они почти не выходят. А если и выходят, то переодетые. Сегодня рано утром хлеб на заднем фольварке весь позабирали. Наших по близости нет. В Райгороде много «жолнержев», [16] Очевидно, автор не точно приводит польское название солдат-пехотинцев – жолнеров (польск. zolnier ). – Прим. сост. стояло и «гармат» [17] Вероятно, автор говорит об артиллерии (укр. гармата – «пушка»). – Прим. сост. много, а вот вчера поутру все ушли… Седоусый поляк-крестьянин мерно и монотонно говорит ломаным русским языком, вставляя через слово обычное «прошу пана»… В голове у меня сумбур.

Вот так влетел в историю!

Что же делать? Старик не врет, это видно. Да и зачем ему врать?

Решаюсь идти пешком. На ходу машины одетая под китель толстая фуфайка грела, а теперь «на своих двоих» в ней очень жарко.

Прохожу пустынный Райгород. Жителей почти нет, попрятались куда-то. Редкие встречные подтверждают, что немцы тут везде бродят.

Загибаю в лес и иду, прячась, как вор.

По расспросам я выяснил, что корпус, разыскиваемый мною, ушел вчера на Августов. Теперь понятна потеря связи. Телеграф порван шпионящими немцами-разведчиками. Наши донесения перехвачены. Надо спешить. Набавляю ходу и вспоминаю пятикилометровый бег, в котором я участвовал однажды. Тренинг помогает. В три часа прохожу семнадцать верст. Еще семь верст осталось. В лесу натыкаюсь на казачий пост.

Вид у меня был, очевидно, очень нелепый.

Мокрый, усталый, в гетрах, в фуражке с очками – я не внушал к себе доверия.

И только после того, как я показал важный пакет, старший поста согласился дать мне лошадь и вестового. Желая уверить казачков в своей подлинности я, несмотря на усталость, вспрыгнул на высокое седло профессионально-кавалерийским адъютантским прыжком.

Лица донцов просветлели, и они единогласно одобрили:

– Ловко вы сигаете, ваш-бродь!

Через двадцать минут я был в штабе утерянного корпуса в Августове. Там тоже пытались восстановить с нами связь, но шпионы и засады немецких драгун перехватывали все, что посылалось к нам и от нас.

Проворонили только меня!

Назад мне дали автомобиль.

Спрашиваю шофера:

– Не боишься?

– Никак нет, – просто и равнодушно.

– Ну, так едем.

Теперь уже едем явно. На машине да на большом ходу нас не очень-то поймаешь!

На полном газу пролетаем двадцать четыре версты в двадцать минут. Вот и Райгород опять!

Встречаем фурманщика-еврея.

– Где немцы?

– Ой! Прошу пана! В Рейгороде, тут стоят…

– Да ну? И много?

– Человек пеньтьдесят.

Оказывается, что въезд и выезд в местечко заняты прусскими драгунами. Гляжу беспомощно на шофера.

– Другой дороги нету?

– Есть такая, да у нас на нее бензину не хватит.

А ночь близка.

– Слушай, – говорю шоферу, – давай рискнем?

– Мне что же! Поедемте, – улыбается он.

– Ты хорошо из винтовки стреляешь?

– Ладно!

– Ну, так бери винтовку, а я сяду за машину.

– А справитесь? – с сомнением в голосе говорит шофер.

– Справлюсь, не бойсь!

Вот когда пригодилось шуточное изучение автомобиля. Учился, чтоб компанию свою прокатить иногда по городу под веселую руку, а вот теперь… Шкуру спасать буду и свою, и этого рябого солдатика, что деловито и спокойно заряжает винтовку.

– Ну! Ехать, что ли? Господи Благослови!

Как в воду окунулся, когда нажал педаль.

Выключаю конус и ставлю на третью скорость. Даю газ вовсю.

Вот плетень… Вот мостик… Люди около лошади… Пускаю сирену и с диким ревом, пугая людей и рвущихся из рук лошадей, влетаю в городок. Крики сзади… Что-то хлопнуло сквозь гул машины, слабо и не резко.