Мария Шарапова - Неудержимая. Моя жизнь

Анна Курникова выделялась среди учеников академии, и меня с самого начала сравнивали именно с ней – мы обе были из России и обе блондинки. В те ранние годы, я точно не знаю почему, когда я задумывалась о новой одежде, то очень часто оказывалась в поношенных вещах Анны Курниковой, которые… знаете, обтягивающие вещи с принтами животных, это не мой гардероб. Со временем эти сравнения становились только сильнее, так же, как и мое отрицательное отношение к ним. Что за хрень! Трудно было найти двух девочек, которые так бы отличались друг от друга, как мы. Мы не были похожи, вели себя по-разному, и игрой очень отличались друг от друга. Но публика обращала внимание только на цвет волос и на название страны, в которой мы родились. Хотя в какой-то степени наши отношения были для меня полезны, и не только с точки зрения поношенной одежды, но и как некий рубеж. Я знала, что мне надо превзойти Курникову. Когда я это сделаю, то стану независимой индивидуальностью. У отца тоже были проблемы с Курниковыми, особенно с матерью Анны. Мне кажется, что она была не в восторге от того, что мы появились в академии. До этого момента Анна была прелестной русской звездочкой. И неожиданно у нее появился конкурент.

Между тем мы пытались жить как иммигранты и новые жители Брейдентона. За мои уроки платила академия, она же организовывала мои выступления и обеспечивала двухразовое питание. Во всем остальном мы были предоставлены сами себе. Оплата жилья, расходы, еда и все остальное – за все это мы должны были платить. Юрий, которого нужда заставила быстро выучить язык, брался за любую работу, которая приносила деньги. Он был строителем, убирал дворы и подстригал газоны. Наверное, тогда он чувствовал себя одиноким, но у него была долгосрочная цель, и именно его воля давала нам силы. Он зарабатывал деньги, управлял моей карьерой и учился или пытался понять, что это за игра такая – теннис.

Однажды вечером, заглянув с гостиную, я увидела его в очках для чтения, окруженного горой книг по стратегии игры и различных инструкций. Когда я впервые увидела название фильма «Мистер Мама», я была уверена, что это про моего отца. В те дни Юрий делал абсолютно все. Изо дня в день, из года в год, нас было только двое – он и я. Мы спали в одной скрипучей раскладной кровати и разделяли одни и те же цели и планы. Иногда я не могла отличить его мечты от моих собственных. Или, может быть, его мечты становились моими. Каждое утро он будил меня еще до того, как появлялся первый луч солнца. Как я уже говорила, будильник ему был не нужен. Ровно в пять он открывал глаза. Он готовил завтрак и помогал мне одеться. Рассказывал о том, что мы должны будем сделать в течение дня и на что я должна обратить внимание. Если у тебя удачный день, то это просто удачный день. А вот если у тебя цепь удачных дней, то это уже удачная карьера.

В это он свято верил.

Пока я играла, Юрий работал. Что бы он ни делал, ему необходим был гибкий график, потому что он должен был вернуться в квартиру до того, как в нее войду я. Домой меня подвозил инструктор или кто-нибудь из родителей других детей. Потом мы с Юрием садились и проговаривали каждое мгновение прошедшего дня и готовились ко дню грядущему. Он занимался моей одеждой и инвентарем. Долгие годы я ходила в обносках – юбках, шортах и обуви – той же Анны Курниковой. Первое, что сделала моя мама, когда она, наконец, приехала в Америку, так это провела ревизию моего гардероба и выбросила весь этот хлам в мусорное ведро. Но что мог Юрий знать об одежде? Он кормил меня, одевал и подстригал. Помню, как я сижу на крышке унитаза в ванной, а он причесывает и подравнивает мои пряди прямо поперек, как у мультяшного героя.

Было ли мне одиноко? Грустила ли я? Я жила этой жизнью, и мне не с чем было ее сравнивать. Раз в неделю я говорила с мамой по телефону. Разговоры были короткими из-за дороговизны. Она спрашивала меня о том, чем я занимаюсь, и говорила, что любит меня. Он все еще пыталась заниматься моим образованием, даже на таком расстоянии. Самым главным для нее было, чтобы я не забыла о своих русских корнях, чтобы я могла читать и писать по-русски и чтобы я знала русских писателей и их главные книги. Она говорила, что я не должна забывать, кто я и откуда приехала.

– Если ты не знаешь, откуда ты, то ты не знаешь, кто ты, – повторяла она.

Я плохо помню наши разговоры, но хорошо помню письма. Я писала ей каждый день. И в конце листа подписывала своими каракулями: Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя!

Однажды русский мальчик, с которым я дружила – у него был брат, и он был из богатой семьи, – схватил мое письмо и убежал, читая его вслух. Он стал смеяться надо мной.

– Почему ты так часто пишешь «люблю тебя»? – интересовался он.

– Но это же моя мам, – защищалась я.

– Ну и что? – не понял он. – Сплошные сопли.

Помню, как я посмотрела на него и спросила:

– А разве ты не говоришь маме, что любишь ее?

– Ну, говорю, но не так часто, как ты, – услышала я в ответ.

– Может быть, потому, что твоя мама рядом, а моя нет.

Когда я говорила это, в моих глазах стояли слезы, так что, может быть, я грустила больше, чем готова в этом признаться.

Когда я немного подросла, то стала ходить в общеобразовательную школу рядом с академией. Хотя в самом начале, когда я еще не знала английского, моей единственной учительницей была старая русская дама, которая приходила к нам домой несколько раз в неделю. Она учила меня основам – математике, истории, английскому, хотя его я учила по телевизору. Эти ранние дни закалили меня. Сейчас я думаю, что они объясняют мой характер, стиль моей игры, мое поведение на корте и почему меня трудно победить. Если у вас нет мамы, на груди которой можно поплакать, то вы не плачете. Вы просто живете, зная, что рано или поздно все изменится – боль пройдет, а фортуна повернется к вам лицом. И такой подход больше чем что-либо характеризует мою карьеру. Я никогда не брюзжу. Не бросаю ракетку. Не угрожаю линейным судьям. Но я и не отступаю. Если вы хотите меня победить, то вам придется отрабатывать каждый мяч в каждом гейме. Я вам ни в чем не помогу. Некоторые люди, особенно те, кто вырос в загородных клубах, на подстриженных полянах не привыкли к девочкам, которые ведут себя как ванька-встанька.

Конечно это именно то, о чем говорил Юдкин – не имеющая названия черта, упертость, которая свойственна только русским. Мой отец любит рассказывать о нескольких ключевых моментах, когда он понял, насколько я упертая. Один из них произошел, когда мне было шесть лет, еще до отъезда в Америку. Когда я проснулась, на глазу у меня было уплотнение, вроде припухлости на роговице. Сначала никто не обратил на это внимания. Но уплотнение стало расти. И в один прекрасный день я проснулась от боли, которая буквально убивала меня. Юрий отвез меня в больницу. Там вызвали специального доктора, глазного хирурга, женщину.