Иосиф Кобзон - Я сам себе судья

В 1956 году я окончил Днепропетровский горный техникум. Закончив обучение, я взял направление в Воркуту. И поехал, если бы в том году меня не призвали в армию, в так называемый «целинный набор».

Тогда я работал в Никитовке, потом – в Горловке. Я знаю, что такое шахтерский труд. А что тогда творилось в День шахтера и День города в Донецке! Обязательно футбольный матч с участием команды «Шахтер». На площади Ленина всегда собирались карнавальные шествия… Какой праздник был! Круглосуточный. Помню, я ночью выходил на Артема – в два часа, в три часа ночи – народ гулял, народ неистово радовался этому празднику… И каждый раз в эти дни я приезжал на шахту имени Засядько к Ефиму Звягильскому, и каждый раз мы вместе с шахтерами отмечали этот день.

Не только Украина, но и Россия чтит и помнит его. День шахтера отмечают и в Кузбассе, а там нет разницы – шахтеры это или металлурги, это даже не профессия, а «национальность». Они – братья, они – настоящие патриоты своего труда. Им нужно кланяться, потому что их труд – самый опасный, самый тяжелый. И я рад, что могу сегодня хоть как-то поднять настроение моим братьям, моим землякам.

Да, я рос не в простой среде. Все-таки в Горном техникуме, где я учился, обучались в основном фронтовики, которые прошли суровую школу войны и всему знали цену. Ценили людей по их качествам, а не по национальности. Они в эти «игры» не играли сами и не допускали ничего подобного со стороны других. Ни-ког-да!

Мои первые публичные выступления состоялись на сцене техникума, я исполнял песни дуэтом с будущим чемпионом Украины по бадминтону Борисом Баршаком.

Учился я в техникуме в основном на четверки и получал значительную по тем временам стипендию – 180 рублей. И – странное дело. В детстве я всегда был отличник и одновременно хулиган. Но не в том смысле, что антиобщественный элемент, а просто никогда не отказывался подраться, если драться нужно было, как говорится, за справедливость. То есть я был хулиганом иной породы: мне нравилась роль Робина Гуда. Для мамы я оставался «сынулей», а улица уважительно звала своего командира Кобзя. Улица, конечно, затягивала и меня, но никогда не мешала хорошо учиться. У мамы сохранились похвальные грамоты с «Лениным и Сталиным», в основном, за мою учебу.

Техникум я достаточно успешно окончил. Это был знаменитый 1956 год, целинный год, когда был собран самый большой целинный урожай. А я оканчивал техникум, и у нас в августе должен был быть курсовой проект. Но нас собрали и сказали, что на щадящем режиме мы должны защитить эти свои проекты. И мы все закончили в июне месяце, получили дипломы и через два дня были призваны в армию.

Знаменитый целинный урожай того года нуждался в рабочих руках. Это сегодня некоторые дрожат, получая повестку, а тогда мы с радостью пошли. Провожала меня вся улица. Так я оказался на целинных землях в Кустанайской области Казахстана. А после целины, уже осенью, меня направили служить в настоящую армию.

В армии я служил в артиллерийских войсках под Тбилиси, а потом меня пригласили в хор ансамбля песни и пляски Закавказского военного округа. Там было по-настоящему профессиональное обучение: и педагоги, и репетиторы, и хормейстеры. Тут-то я и понял, что петь – мое призвание.

Служил я не год, как сейчас служат, и не два года, как тогда служили, а целых три. В ансамбле песни и пляски я находился до демобилизации в 1959 году.

Скажу так: армия необходима для каждого сознательного мужчины. Трудно было мне, баловню бульваров Днепропетровска, служить, слушаться командиров. Однако я прошел через это и узнал на практике, что такое дисциплина. Армия нужна для каждого человека: она воспитывает в человеке долг и честь.

Армейские привычки пригодились мне на всю жизнь. Они помогают мне по утрам вставать, организованно собираться и постоянно заниматься делом. Благодаря им, я успеваю восстанавливать силы за пять-семь часов и работать по шестнадцать часов в сутки. Я привык вставать, потому что надо. Звенит будильник. Я, конечно, не вскакиваю, как солдат, но и не задерживаюсь в постели, как лежебока.

И, между прочим, никакой дедовщины у нас не было. Мы занимались спортом, изучали военное дело и всегда готовы были встать на защиту нашей Родины. Есть такая песня Михаила Матусовского «Поле Куликово», в ней поется: «Ты ответь, моя Земля, ты скажи хотя бы слово: где находится оно, наше поле Куликово?» Для каждого человека та земля, на которой он стоит – и есть то Куликово поле, которое ему нужно защищать.

Расскажу об армии подробнее. Мы тогда, не оформив толком дипломные работы, без принятия присяги, прибыли на месяца в Казахстан в составе армейских частей, направленных на уборку хлеба. А уже оттуда в «телятниках» нас стали развозить по местам службы. Так я попал в артиллеристы – в полусотне верст от Тбилиси. Благодаря своему боксу, футболу и умению петь, я скоро вышел в число людей, которые постоянно должны были на разных смотрах представлять лицо дивизии. Это, в конце концов, и определило мою судьбу. Меня заметил и взял к себе художественный руководитель и главный дирижер Ансамбля песни и пляски Закавказского Военного округа, а впоследствии и народный артист Петр Мордасов.

Взял он меня в хор с прицелом сделать солистом. Но отпускать из части меня не хотели. Я мучительно долго ждал. Мне устраивали всякие пакости. То во время караульной службы подсовывали неприятности, то провоцировал старшина, да так, что мне пришлось его бить.

Этот старшина, кстати, здорово повлиял на мой воспитательный процесс. Я (после техникума) был уважаемой среди пацанов личностью. Еще бы: чемпион по боксу, отличник, знал уже горячие аплодисменты за исполнение песен. И ростом, и телосложением вышел так, что на меня поглядывали многие девушки. И вдруг – старшина, земляк из Донбасса. Фамилия его была Лысько. Небольшого такого росточка – метр пятьдесят с чем-то. И вот он над нами: «А-а-а… Обра-зо-ван-ные прый-ихалы. Ну, шо? Побачим, чим можно способствовать вашему образованию». И начал нас ломать. Я переживал жутко! Однако потом был ему благодарен, потому что научил он меня внутренней дисциплине, коллективизму, выдержке, терпению. Армия, конечно, великое дело. И хотя старшина был для меня самым тяжелым человеком, со временем я понял, что значил он как наставник.

Со мной в армии такая история произошла. Я закончил школу сержантского состава, но меня разжаловали. Я охранял пороховой склад и заснул. И меня посадили на гауптвахту на пять суток. Когда я подметал караульное помещение, мимо забора проходил один сержант и говорит: «Так тебе и надо». А я вел самодеятельность, пел солистом, и исполнял песню «Мама, что на свете тебя милее». И этот маленький сержантик говорит: «Это тебе не «Маму» петь». Ну, я психанул и врезал ему. Мне к пяти суткам добавили еще десять суток. А Петр Мордасов уже требовал, чтобы меня немедленно отправили в распоряжение ансамбля. И тогда в части сказали: «Ах, так? Разжалуйте Кабзона до рядового, и пускай катится к черту». И меня разжаловали…