Юрий Никулин - Цирк на Цветном

А когда в цирк не входишь своими ногами, а вползаешь, как я, – я же с детства в цирке, мама меня родила и поехала через несколько месяцев на гастроли, – такого разового ударного впечатления нет. Можно сказать, что меня в цирк не приводили, я там был с самого рождения.

Для меня цирк был всегда. Хотя, в принципе, я и цирковой ребенок и не цирковой, потому что, в отличие от большинства цирковых детей, я там не рос. Я периодически туда внедрялся, а так вообще жил с бабушкой, потому что у родителей, как и у других артистов, в те годы было много бытовых проблем – неустроенность, съемные, часто неотапливаемые, квартиры, общежития. Даже годы в 70-е, я помню, было немало артистов, у кого не то что квартир, даже прописки не было, они никогда в жизни нигде постоянно не жили. В 70-е стали появляться первые строительные кооперативы, да и отец для многих пробивал квартиры, прописки, чтобы у артистов хоть что-то было.

Когда я родился, родители переезжали каждый месяц. Один месяц – один город. И у большинства их коллег было то же самое. Естественно, про школу, про приличное образование говорить бессмысленно. Цирковые дети болтались вместе с родителями и, само собой, нигде, кроме цирка, они работать уже не могли, они были обречены на это с детства. Но у их родителей не было другого выхода, кроме как возить детей с собой. А у нас была комната в Москве и бабушка, которая могла со мной сидеть.

Я вырос в окружении замечательных людей – у нас была самая большая комната в коммуналке, и туда часто приходили разные интересные дяди и тети, как я их воспринимал. Я их так и вспоминаю – дядя Витя Некрасов, дядя Булат Окуджава, тетя Белла Ахмадулина и т. д. Были 60-е годы, оттепель, все были куражливые, смелые, все поющие, читающие – это было роскошно. Гости сидели до четырех ночи, и для нас с моим двоюродным братом главное было, чтобы про нас забыли, и тогда мы сидели тихо в уголке и просто впитывали впечатления.

Меня часто расспрашивают, как я снимался в фильме «Бриллиантовая рука». Если честно – да никак. Просто по сценарию нужен был мальчишка, тощий, белобрысый, а я болтался под ногами на площадке; поэтому кастинга никакого не было. Там играть-то что? Меня отец позвал, сказал: «Дядя Леня расскажет тебе, что делать». Дядя Леня Гайдай рассказал – я сделал, хоть и не с первого раза, потому что никаких актерских навыков не было.

Я вообще никогда не хотел быть артистом. Зачем вообще идут в актеры? Первая причина – внешняя. Популярность, поклонники, цветы, желание себя показать. А я никогда не стремился к публичности. Вторая причина – подспудная, главная, основная – сознание того, что ты можешь сказать людям что-то, чего они не знают. И ты хочешь и можешь с ними поделиться. Так же и художник, поэт, писатель пишут не потому, что они могут писать, а потому, что они не могут не писать. У меня такой тяги что-то сказать людям со сцены или с экрана нет, а когда ее нет, нет смысла и пыжиться.

В итоге, когда я окончил школу, никто не знал, чего я хочу, а сам я хотел только одного – чтобы от меня все отстали, не мешали играть на гитаре и не морочили голову. В семье началась тихая паника – непонятно было, куда меня девать. Пришлось исходить из объективных реалий – физико-математические и естественные факультеты отпали в полуфинале, потому что физику я любил, а химию и математику просто не понимал. Тут спасибо моим школьным учителям, они поверили, что я не придуриваюсь, а действительно не понимаю. Я и химия – несовместимые вещи. Я мог выучить формулы и теоремы наизусть, как стихи, но забывал их через десять минут. А стихи, кстати, помнил, я и сейчас знаю наизусть множество стихов и не меньше пятисот песен. Еще я хорошо писал сочинения, потому что бабушка приучила меня читать, и в старших классах у меня было ощущение, что я прочел гораздо больше, чем моя учительница по литературе. В наших спорах, дискуссиях она просто терялась и в десятом классе называла меня интеллектуальным хулиганом.

В конце концов, благодаря советам друзей семьи, меня, с учетом всего этого, решили отправить на журфак. Не знаю, как сейчас, но в те времена он давал очень хорошее гуманитарное образование. Там была совершенно роскошная школа русского языка, замечательная кафедра литературы – и зарубежной, и русской. Поэтому я там очень много узнал. Да, там были кафедры марксистско-ленинской философии и политэкономии социализма и капитализма, и теория и практика партийной советской печати, но это было параллельно. Главное – там прекрасно преподавали русский язык.

Я помню первый семинар по русскому языку на первом курсе. Пришла преподаватель и сказала: «Здравствуйте. Моя фамилия Кайдалова. Но еще меня называют Кошмар факультета. А сейчас будем писать диктант по русскому». У меня было, по-моему, хоть я грамотный человек, двадцать или двадцать пять ошибок. У моего коллеги Славкина, который сейчас – завкафедрой русского языка в университете, было всего шесть. А у некоторых – по сорок. Я сейчас сижу в Интернете, в Фейсбуке, там бывают всякие тесты, я прохожу их – смешно, детский сад. А многие мои коллеги и их бы не прошли, поскольку то, что они говорят в эфире, – это просто ужас. У меня такое ощущение, что сейчас можно любому с улицы прийти и его пустят в эфир.

Но проучился я недолго, со второго курса уже ушел на вечерний, потому что мне, в принципе, было некогда учиться. Я завалил вторую сессию, пошел работать, и мне это понравилось. Но на первом месте, в газете «Московский комсомолец», я проработал всего два года – в отделе комсомольской жизни, писал в основном материалы о рабочей молодежи, заводах, ну и событиях в сфере культуры, потому что я к этому волей-неволей близок. Кстати, мой самый близкий друг, журналист, лет пять назад где-то нашел мой первый материал, который я сделал для «Московского комсомольца». Конечно, сегодня это стыдно читать…

Хоть я и считаю, что научить человека хорошо писать нельзя, я признаю, что меня учили люди очень грамотные, очень талантливые, мне повезло с наставниками и на радио, и в газете, и на телевидении. Тогда было другое отношение. Я сейчас не брюзжу, не с позиции своих шестидесяти лет оцениваю то, что происходит сегодня, просто вижу, что с моим любимым телевидением и радио творится что-то неладное.

Когда я пришел работать на радио, моя должность называлась «младший редактор отдела экономической информации». А младший редактор – это как бы мальчик на побегушках. Меня в то время к эфиру никто и на пушечный выстрел не подпускал. Но тем не менее, даже будучи младшим редактором, я был обязан каждую неделю посещать занятия по технике речи и семинары по русскому языку. Эти семинары, между прочим, вел Розенталь, а мастерство нам преподавали Юрий Борисович Левитан и Ольга Сергеевна Высоцкая.