Владимир Костицын - «Мое утраченное счастье…» Воспоминания, дневники

О наших профессорах того времени я храню самое благодарное воспоминание. На факультете не было недостатка в крупных ученых. На кафедре физики – Лебедев и Умов, механики – Жуковский и на следующий год Чаплыгин, математики – Бугаев, Андреев, Лахтин, Егоров, Млодзеевский. Все бегали слушать курс русской истории Ключевского и физиологию растений Тимирязева. Среди приват-доцентов было много талантливых и живых людей, которые впоследствии оказались крупными деятелями.

На юридическом факультете привлекал общее внимание профессор финансового права И. Х. Озеров; это был человек с подмоченной политической репутацией, [103] И. Х. Озеров общался с начальником Московского охранного отделения С. В. Зубатовым и принял участие в написании устава контролируемого полицией Общества взаимопомощи рабочих в механическом производстве и в организации воскресных чтений для рабочих в Историческом музее. Но сотрудничество с полицией сказалось на его репутации, и в воспоминаниях Озеров писал: «…мне причинили большую боль, оклеветав меня за чтение лекций рабочим, а я честно нес в их среду знания» (цит. по: Русские писатели. 1800–1917: Биографич. словарь. М., 1999. Т. 4. С. 409). но живой и умный. Он читал два курса; один из них был посвящен развитию американского капитализма и империализма; путем дискуссии, графиков, формул, тенденций развития Озеров доказывал, что «Америка идет на Европу» (так называлась одна из его книг) и что в сущности наш континент уже наполовину завоеван.

Другой курс – о русском финансовом хозяйстве – являлся неприкрытой пропагандой: чрезвычайно остроумно, давая бесчисленные примеры из русской экономической жизни, Озеров доказывал, что царский режим находится в вопиющем противоречии с развитием производства и производительных сил, с ростом нашей культуры; все это – с абсолютной логикой и ясностью, но не называя вещей их именами; иногда, впрочем, он позволял себе и это. В те годы все гадали, к какой левой партии принадлежит Озеров; увы, он оказался октябристом, и в этом есть своя логика: он отождествлял будущее России с приходом к власти буржуазии. Ночью же все кошки серы.

Самый воздух, которым мы дышали в университете, казался особенным, несмотря на постоянное присутствие внутренней полиции – инспектора, субинспекторов и педелей. [104] Педель – служитель университетской инспекции, низший надзиратель. Ректором университета был зоолог Тихомиров, не без научных заслуг, но карьерный антидарвинист. Попечителем округа был математик Некрасов, прославившийся применением математики к доказательству неизбежной необходимости царского режима и охранного отделения; это последнее учреждение он в своей схеме именовал «социально-метеорологической обсерваторией», а тюрьмы и карцеры – «изоляторами свободы», [105] Выступая на заседании Московского математического общества 24 сентября 1902 г., П. А. Некрасов говорил, что «изоляторы суть спутники свободы», ибо «во всяком элементе конкретной гражданской свободы необходим спутник, ее охраняющий: стеснение, выражающееся в нравственной и гражданской дисциплине» ( Некрасов П. А . Философия и логика науки о массовых проявлениях человеческой деятельности. (Пересмотр оснований социальной физики Кетле) // Математический сборник. 1902. Т. 23. № 3. С. 452–453). поскольку сидящие там изолированы от влияния зловредных пропагандистов.

Режим в университете был совершенно полицейским и часто невыносимым. Запрещались всякие формы коллективной жизни, даже научные кружки. Год спустя, с особыми гарантиями, было разрешено студенческое историко-филологическое общество. Что касается до нас, математиков, то нам было отказано, и тогда Московское математическое общество [106] Московское математическое общество основано в 1864 г.; с 1866 г. издавало журнал «Математический сборник». обошло запрет, устраивая для слушателей неочередные заседания со студенческими докладами. Первым секретарем этих заседаний был П. А. Флоренский, известный впоследствии богослов и электрик, а его преемниками – Н. Н. Лузин и я. [107] Еще первокурсником Костицын стал членом студенческого математического объединения, созданного в 1902 г. под председательством Н. Е. Жуковского. 19 ноября 1904 г. Н. Н. Лузин сообщал П. А. Флоренскому: «Второй секретарь у нас – Костицын – хороший работник, идейный человек». В другом письме, от 23 сентября, извещая Флоренского о том, что «в механической аудитории при механическом кабинете имеет быть 14 неочередное заседание Математического (студенческого) общества», Лузин среди намеченных выступлений назвал доклад В. А. Костицына «Заметка о рядах Фурье» (см.: Переписка Н. Н. Лузина с П. А. Флоренским // Историко-математические исследования. М., 1989. Вып. XXXI. С. 130, 127). Председательствовал, очень мило, проф. Жуковский.

Помимо этих легальных форм самодеятельности были нелегальные кружки – марксистские, народнические и либеральные. Я вместе с П. И. Барсовым был участником марксистского кружка для подготовки к пропаганде, но интереса ради побывал несколько раз на либеральном кружке, возглавлявшемся неким М. И. Квасниковым. Кружок состоял из солидных молодых людей буржуазного круга и в нем занимались чтением и критикой марксистской литературы. Не знаю, занимались ли они также опровержением народничества.

В начале 1904 года университет зашевелился по мелкому поводу, но – довольно характерному. Один юрист-«белоподкладочник», из лицеистов, особенно ненавистная для нас категория, соблазнил швейку и покинул ее, [оставив] с ребенком без всяких средств. На всех факультетах и на всех курсах под председательством профессоров были созваны сходки, где единогласно прошло требование исключить этого студента. Требование было удовлетворено. Я не представляю себе волнений по такому поводу, например, в Парижском университете: насколько же наши мальчики были хорошими.

Русско-японская война и рост революционных настроений. С началом этой войны, в которой все шло не так и где осуществлялись самые пессимистические предвидения, относительный покой кончился. Все почувствовали, что близится революция, даже когда еще шли в городах патриотические манифестации. И я тоже вдруг почувствовал, что задыхаюсь в университете. Я продолжал ходить на лекции, прорабатывать материал, читать нужную для этого литературу, но хотелось другого, живой жизни, действия. Такие настроения были не у меня одного. Одни «ждали», другие «оказывали содействие», третьи вступали в партии. Я и мои друзья еще находились во второй стадии.

Вернувшись осенью 1904 года в Москву, мы нашли обстановку изменившейся. Газеты усилили тон. В «Русских ведомостях» [108] «Русские ведомости» (Москва, 1863–1918) – ежедневная общественно-политическая газета; орган либеральной московской профессуры и земских деятелей. появлялись будоражащие статьи любимого нами К. А. Тимирязева. В аудиториях и коридорах университета часто собирались кучки для быстрого обсуждения событий, и сейчас же подбегали субинспектора. В частных домах, иногда в учреждениях собирались нелегально довольно обширные собрания. В организацию всего этого мы начали отдавать все большую и большую часть нашего времени.